Стригольники последние интеллигенты древней руси.  Храм Живоначальной Троицы на Воробьёвых горах. Стригольники и жидовствующие

История

Вслед за решением Собора светские власти расправились с остатками еретиков. Однако в Пскове стригольники продолжали существовать и в начале XV века .

Вероучение

Стригольникам было не чуждо дуалистическое мировоззрение, хотя они, в отличие от богомилов и катаров , и не разработали целостной системы, включавшей космогонические, христологические и эсхатологические представления. Сильнейшее впечатление в их проповеди производили острые нападки на духовенство. Подобно богомилам стригольники отрицали институт церкви и считали церковное сословие излишним. Они проповедовали, что священникам вообще не подобает приобретать имущества и богатства, и утверждали, что если священнослужитель дурной и порочный человек, совершаемые им обряды ничего не стоят. И в этом их взгляды показывают сходство с богомильскими. Они скептически относились к учению о воскресении мертвых и сомневались даже в евангельском рассказе о воскресении Христа. В одном из полемических сочинений, известном под заголовком «Сказание о новопоявившейся ереси», против них направлено обвинение, что они считали Христа не Богом, а обычным человеком. В случае, если это обвинение соответствует истине, их взгляды отличны от докетических представлений богомилов и катаров и очень радикальны по своему характеру .

Сходным с богомильским было их понимание церковных обрядов и символов. Они не признавали причастия, в котором не находили ничего святого; отвергали культ икон; считали излишним посещать церкви, так как там обитала злая сила, - утверждение вполне в духе их дуалистических представлений. Верующий, говорили они, может молиться, где пожелает .

Богомилы верили, что до распятия Христа демон Сатанаил, князь мира сего, обитал в святая святых иерусалимского храма. Немедленно после Своей смерти на кресте Спаситель вошел в святая святых и изгнал его оттуда, причем завеса святилища разорвалась сверху донизу (Мк. (Мф. /Лк. )). Как и подобает изгнанному нечистому духу, Сатанаил много лет скитался по местам безводным и пустынным (Мф. /Лк. ). Когда во время освящения известного своим великолепием храма Св. Софии в Константинополе одержимый тщеславием византийский император Юстиниан Великий воскликнул: «Я превзошёл тебя, Соломон!», - Сатанаил с радостью водворился в своём новом обиталище, прихватив с собою «семь злейших» (Мф. /Лк. ). Подобно богомилам, стригольники считали, что основой истинного христианства являются новозаветные писания и особенно четыре евангелия, которые они знали очень хорошо. Но почитание евангельского текста носило совершенно иной характер по сравнению «с тем почитанием книг, которое проповедовалось православной церковью» . Стригольники читали Евангелие не слепо и без рассуждения, а размышляли о нём, чтобы иметь возможность обосновать и убедительно подтвердить своё понимание. Подобный критический взгляд на «святые книги» считался опасным отклонением и свободомыслием. Раздражённый проповедью стригольников в этом направлении, один из главных их противников, богослов Стефан Пермский, бросает им укоризненные слова: «Не того деля дал Христос Еуаггелие в мир, чтобы почитая его, смотрити того слова, чим бы кого укорити» .

Происхождение названия

У исследователей нет единого мнения по поводу происхождения названия ереси, так, по мнению одних, стригольники носили особую стрижку, отличающую их от остальных , возможно, что-то вроде католической тонзуры (если исследователь находил «латинский след» в ереси); другие объясняют его присущим, будто, кому-то из еретиков занятием стрижкой овец и т. д.

Существуют и другие версии: например, некоторые считают, что слово «стригольник» отражает еврейское словосочетание, основанное на словах «делать тайным», «скрывать» и «открывать», «быть изгнанным». Таким образом, в переводе с еврейского языка слово «стригольник» якобы означало «хранящий откровение» или «тайный изгнанник» .

Академик Б. А. Рыбаков , опираясь на сочинение пермского епископа Стефана «Мерило праведное», доказывает, что духовный лидер стригольников диакон Карп после отлучения стал расстригой или стригольником. Отсюда его последователей стали называть «стригольниковыми учениками». Есть версия, что это название было дано сообразно с ремеслом («стригаль сукна» - суконщик) одного из основателей секты

Литература

• Алексеев А. И. Ересь стригольников: вольнодумцы или колдуны? (этимологический аспект) // Исследования по русской истории. Сборник статей к 65-летию профессора Фроянова И. Я. / Отв. ред. Пузанов В. В. - СПб.-Ижевск: Издательство Удмуртского университета, 2001. С. 184-195.
• Алексеев А. И. О стригольничестве // Прошлое Новгорода и Новгородской земли. - Новгород: 1996. С. 54-58.
• Алексеев А. И. К изучению ереси стригольников // Древняя Русь. Вопросы медиевистики . 2004. № 4(18). С. 22-34.
• Боцяновский В. Ф. Русские вольнодумцы XIV-XV вв. // Новое слово. - СПб., 1896. № 12. Сентябрь. С. 153-173
• Булгаков С. В. Справочник по ересям, сектам и расколам. - Москва: Издательство «Современник», 1994 .
• Воскресенский М. Разделения и конфликты в Русской православной церкви // Православие и христианские разделения
• Казакова Н. А, Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси в XIV-XV вв. - М.-Л.: АН СССР , 1955.
• Казакова Н. А. Новгородско-псковская ересь стригольников XIV-XV вв. // Антифеодальные еретические движения на Руси XIV- начала XVI века. - М.-Л., 1955. С. 7-73.
• Клибанов А. И. Реформационные движения в России в XIV- первой половине XVI вв. - М., 1960.
• Печников М. В. Доктрина стригольников: опыт реконструкции // Russia mediaevalis. Tomus X, 1. Munchen, 2001. С. 107-125.
• Печников М. В. Новгородско-псковское движение стригольников XIV-XV веков. Автореф. дисс…. канд. ист. наук. М., 2001. 21 с.
• Печников М. В. К вопросу о религиозной практике стригольников // Ad fontem / У источника: Сборник статей в честь Сергея Михайловича Каштанова. М., 2005. С. 224-236.
• Попов Н. П. Памятники литературы стригольников // Исторические записки. 1940. № 7.
• Поппэ А. В. Еще раз о названии новгородско-псковских еретиков стригольниками // Культура Древней Руси. - М., 1966. С. 207.
• Рыбаков Б. А. Стригольники (Русские гуманисты XIV столетия). - Москва: Наука, 1993. ISBN 5-02-009996-1 .
• Седельников А. Д. Следы стригольнической книжности // - Л.: ТОДРЛ, 1934. Т. I.
• Соколов Н. А. Составил самый подробный критический обзор литературы о стригольниках (доведен до 1953 г.). Его труд не издан, рукопись хранится: РНБ. Ф. 1014. Ед. хр. 13-14.
• Павлов Пл. «Великата Българска ерес» - http://e-literatur.blogspot.com/2010/01/blog-post_5695.html (болг.)

Примечания

Как уже отмечалось, к XVI веку Россия объединилась в сильное централизованное государство. Стимулом к этому послужила постоянно висевшая над русским народом внешняя угроза, опасность вторжения и погромов, главным образом со стороны восточных кочевников. По общественному своему строю Россия в описываемое время представляла собою феодальное государство на довольно высокой ступени развития с сильно развитыми ремеслами и торговлей. Главным и преобладающим источником народного дохода было земледелие, в основе всего общественного производства лежал труд крестьян. Но огромные массивы земли находились в руках монастырей, причем в XV и XVI веках наблюдается особенно бурный рост этого вида землевладения. К началу XVI века немало земель сохранилось еще во владении крестьянских общин, это так называемые черные земли. В течение всего XVI века, при энергичном содействии со стороны государственной власти, в центральных областях наблюдается массовая экспроприация этих земель. Вопрос о землевладении монастырей и их отношениях с крестьянами сильно занимает общественную мысль и стоит в центре русской публицистики XVI века. Превращение Московского княжества в Русское государство проходило в сложной внутренней обстановке, своеобразно отражавшейся в религозном сознании русских людей. В некоторых памятниках русской литературы XIV-XV веков отразились различные идейно-религиозные течения, носившие характер антицерковной или внутрицерковной борьбы, хотя, в общем, течения эти имеют не столько литературное, сколько общекультурное значение.

Протест против церковной эксплуатации и обмана, против торгашества и разврата духовенства, облеченный в форму религиозного учения, назывался «ересью». Такие протесты назрели и проявились на Руси прежде всего в Пскове и Новгороде, где зародились ереси «стригольников» (вторая половина XIV века) и «жидовствующих» (конец XV века).

Первым крупным религиозным движением, зародившимся еще в последней четверти XIV в. в Пскове и Новгороде и отчасти перекинувшимся в Москву, было так называемое стригольничество, связываемое с именем некоего Карпа, который возглавлял его и, видимо, был цирюльником – стригольником, отсюда и название ереси. В основе этой ереси лежало прежде всего отрицание церковной иерархии на том основании, что эта иерархия существует «на мзде», т.е. церковники добывают себе места за плату. Другой существенной особенностью стригольнической ереси было отрицание необходимости молитв за умерших. Такие молитвы обычно сопровождались «вкладами по душе», часто разорявшими вкладчиков и потому, естественно, вызывавшими их сопротивление. Более влиятельной была ересь жидовствующих, прозванная так главным полемистом против нее – Иосифом Волоцким, в опровержение ее написавшим обширное сочинение, озаглавленное «Просветитель». Ересь получила название «жидовствующий», видимо, потому, что еретики отрицали прежде всего божественность Христа. Они утверждали, что Христос такой же человек, как и иудейский Моисей, они отрицали существование святых, почитание храмов и икон и, так же как и стригольники, не признавали иерархии. Поскольку последователями ереси было белое духовенство, т.е. духовенство низшее и среднее, затем примыкавшие к нему горожане, совершенно ясно, что пропаганда «жидовствующих» и самое существо их учения отражали борьбу, которую вело низшее и среднее духовенство в союзе с посадскими людьми с экономическим засилием официальной церкви в лице ее высшего духовенства. Ересь «жидовствующих» находила себе тайное, а иногда и явное сочувствие в Москве, так как они, отвергая церковную иерархию и ее экономические притязания, тем самым играли на руку государству, которое само стремилось к тому, чтобы умерить притязания иосифлянской церкви, противоречившие интересам светской власти. Но, в конце концов, иосифлянское духовенство, пойдя на ряд уступок государственной власти, окончательно склонило ее на свою сторону, и к началу XVI века ересь была ликвидирована. Многие еретики были сожжены, часть же сослана и заключена.

Ереси стригольников и жидовствующих имели большое культурное значение. Религиозные споры захватили широкие слои населения как «шатание умов». Ереси пробуждали общественную мысль, до сих пор подавленную авторитетом Священного писания. Борьба с еретиками заставила церковь обратить внимание на безграмотность церковных пастырей и населения, а также заняться составлением полного перевода Библии («Геннадиевская Библия» – 1499 г.). Также еретические учения использовались в идейной борьбе внутрицерковных группировок.

Публицистическая мысль переживает расцвет в бурный XVI век, оставивший глубокий след в истории Руси. На протяжении XVI века в России насчитывалось не менее 35 публицистов, которые в своих произведениях касались самых разнообразных вопросов своего времени. Это Нил Сорский, Иосиф Волоцкий, митрополит Даниил, Вассиан Косой, Максим Грек, старец Филофей, митрополит Макарий, протопоп Сильвестр, Иван Пересветов, Ермолай Еразм, царь Иван Грозный, князь Курбский и др. Эти публицисты откликались на все жгучие вопросы современности, будили мысль, волновали умы, формировали общественное мнение, и мимо них не может пройти ни один историк русской культуры и русской общественной мысли.

В эпоху возвышения Москвы и укрепления княжеской власти происходила ожесточенная внутрицерковная борьба. Татарское иго усилило роль «утешительного» учения христианства. На протяжении XIII – XIV вв. заметно увеличилось число монастырей, владевших обширными землями и многочисленным крепостным населением. К концу XV в. в руках монахов была сосредоточена почти треть всех московских земель. Неудивительно, что интересы церковно-монастырского землевладения иногда сталкивались с интересами светских феодалов и государственной власти в целом. Так Иван III, чтобы обеспечить землей служилое дворянство, часть земель у монастырей отобрал, а расширение церковных земель ограничил рядом указов. Внутри церкви появились защитники и противники монастырского землевладения и вообще «стяжания». «Иосифляне », названные так по имени их идейного вождя Иосифа Волоцкого Санина (1439-1515гг.), игумена Волоколамского монастыря, отстаивали права монастырей владеть землей и обогащаться. Они требовали полного подчинения церкви государству, считая, что оно обязано поддерживать церковь. Такая позиция дала им возможность договориться с укрепившимся московским самодержавием. В своих произведениях, главным образом посланиях, Иосиф Волоцкий отстаивал законность крупного монастырского землевладения, ссылаясь на то, что монастыри являются значительной не только религиозной, но и политической силой.

Другое течение в области церковной мысли представлено было «заволжскими старцами» во главе с Нилом Сорским (1433-1508гг.). Заволжские старцы (монахи заволжских монастырей) выступали против монастырского землевладения и обогащения, проповедуя «нестяжание». Они выступали против иосифлян, стремившихся превратить церковь в государственное учреждение. С точки зрения Нила Сорского и заволжских старцев, задачей монаха были прежде всего подвижничество, аскетизм и полное отрешение от тех материальных забот и политических функций, которые брало на себя иосифлянское духовенство. Монах, по их мнению, должен обнаруживать критическое отношение к «писанию», чего совершенно не было у иосифлян, не умевших отличать авторитетного в этом «писании» от неавторитетного, внутрений его смысл от мертвой буквы. Заволжские старцы были выразителями интересов боярства, которое наиболее страдало от церковных притязаний, так как экономическое обогащение церкви, расширение ее земельных угодий отражались отрицательно на экономике бояр и на боярском землевладении.

Обе эти церковные группировки вступают в борьбу между собой, но в итоге победа оказалась на стороне иосифлян, которые сумели договориться со светской властью, и на протяжении всего XVI века культурное, идеологическое и литературное влияние их сказывается в полной мере. Они в конечном счете политически смыкаются с дворянством и в значительной мере становятся его идеологами.

Превращение Московского княжества в Русское государство проходило в сложной международной и внутренней обстановке, своеобразно отразившейся в религиозном сознании людей. Важнейшим следствием этого процесса был подъем национального самосознания. После победы на Куликовом поле и особенно после окончательного свержения татарского ига, сознание народного и государственного единства у русских людей, естественно, поднялось. Подъем этот имел основания и во внешних событиях этого периода. Византия ослабевала в борьбе с турками и теряла свои владения в Азии и в Европе. Чтобы получить поддержку от западных (католических) государств и вызвать крестовый поход против магометан, византийская церковь заключила союз с римской католической церковью (Флорентийская уния – договор об объединении под главенством Папы римского православной и католической церквей, заключенный 5-6 июля 1439 года на Флорентийском соборе). Православная церковь была представлена византийским императором Иоанном VIII Палеологом, константинопольским патриархом Иосифом, эфесским митрополитом Марком, русским митрополитом Исидором; католическая – папой римским Евгением IV. При заключении Флорентийской унии преследовались различные цели: папство стремилось подчинить своей власти православное население Византии, славянские народы Балканского полуострова, церковь русского государства и укрепить свое положение в борьбе с Базельским собором (Базельский собор, вселенский собор католической церкви в 1431-1449 гг. сначала в Базеле, а с 1448 года – в Лозанне пошел на уступки чашникам (сторонники реформации в Чехии) в области культа. В 1414-18 гг. провозгласили верховенство соборов над Папой, однако папство отстояло верховную власть над соборами). Император Иоанн VIII Палеолог путем подчинения папе римскому в церковном отношении надеялся добиться военной помощи против турок. В сознании русских верующих, которые были воспитаны в духе ненависти к католичеству, уния была воспринята как измена чистой вере и отступничество от истинного благочестия. В 1453 году турки завоевали Царьград – Константинополь, и это было воспринято как наказание божье за решение «богоотменного собора». Флорентийская уния в жизнь проведена не была – официально расторгнута православной церковью в 1472 году. Сравнивая падение государственно-политической мощи Византии с подъемом Руси, не присоединившейся к унии, религиозное сознание приходило к выводу, что бог особенно милостив к Руси за то, что она не «омрачися тмою латиньския ереси », а «просветися светом благочестия ».

В конце XV – в начале XVI века слагаются теории московского единодержавия. Самой популярной из них была теория, известная в формуле: «Москва – третий Рим ». Возникла она в недрах русской церкви. Наиболее ярким ее выразителем был старец Филофей, игумен псковского Елеазарова монастыря, который говорил о себе так: «Я человек сельской и невежа в премудрости, не в Афинах родился, не у мудрых философов учился, ни с философы в беседе не бывал, учился есьм книгам благодатного закона ». В послании против «звездочетов» (астрономов) Филофей поучает, что перемены в жизни людей и народов зависят не от звезд, а от бога. Божий промысел наметил, что судьбы человечества завершатся возвышением и гибелью трех избранных им один за другим народов, трех мировых царств. Возвышает бог за благочестие, губит за грехи. Первым царством был Рим, вторым – Византия (Царьград), третьим является Москва. Два из этих царств уже погибли. Византию Бог предал туркам за союз с католичеством – «латинянством». «Латиняне» отпали от православия. И если Рим еще не взят врагами, то души «латинян» уже давно взяты дьяволом. В мире осталось только одно православное царство – Московское, один христианский царь – московский государь. Титул его Филофей украшает торжественными эпитетами: «высокопрестольнейший », «пресветлейший », «вседержавный », «боговенченный » и т.п. По мнению Филофея, все христианские царства «приедеша в конец и снизошеся во едино царство нашего государя », «два убо Рима падеша, а третий стоит, а четвертому не быти ». Эта патриотическая теория, заключавшая в религиозной оболочке гордость за свою Родину, веру в ее всемирно-историческое призвание и убеждение в ее равенстве с другими странами, отразилась во многих памятниках литературы XV – XVI вв.

Патриотические теории XV – XVI вв. оформлялись в условиях возобновления связей Руси с южнославянскими странами. После ослабления татарского ига, прервавшего культурно-литературные связи между русским народом и его славянскими братьями, связи эти возобновляются. Учащаются поломничества русских людей в Царьград и на святую гору Афон, старинный центр греческой и славянской церковно-христианской книжности, продолжаясь до захвата Константинополя турками (1453г.) С другой стороны, на Руси появляется ряд церковных деятелей из числа южнославянских выходцев. Возобнавление этих связей приводило к тому, что на Русь разными путями стала вновь проникать сербо-болгарская письменность. В ее содержании и форме имелись своеобразаные черты. Характерной особенностью стиля ряда литературных памятников этой поры является культивирование торжественной патетики, украшенной речи, избыточного панегиризма, часто переходивших в риторическое словоизвитие, объективно направленных, однако, к тому, чтобы повысить эмоциональную силу воздействия слова на читателя. Следует отметить, что вся эта стилистическая цветистость, перенесенная из южнославянских источников, была скорее во вред русской литературе, чем на пользу, поскольку часто самодовлеющие словесные ухищрения заслоняли собой и затрудняли непосредственное восприятие содержательной стороны произведения.

В середине XVI века возникает ряд больших историко-культурных памятников сводного, компилятивного характера. К числу таких обобщающих произведений эпохи Ивана Грозного относятся: летописные своды, свод житийной литературы («Великие Четьи-Минеи»), свод жизнеописаний князей («Степенная книга»), «Стоглав», устанавливающий государственные нормы общественной жизни, и «Домострой», утверждавший нормы жизни семейной. Общая цель каждого из этих сборников – подвести итоги прошлого развития на основе теории «Москва – третий Рим».

«Летописные своды» Московской Руси особенно интенсивно составляются со второй четверти XVI века. По заказу и под цензурой правительства начинает вестись центральное московское летописание, объединявшее труды летописного дела Киевской, Ростово-Суздальской, Новгородской, Тверской и других областей. В 70-ых годах XVI века был создан в торжественном стиле «Никоновский лицевой свод» (около 20 тысяч страниц и 16 тысяч иллюстраций – «лиц»). Изложение в нем начинается с сотворения мира, включает все предшетсвующее летописание (в частности, воинские повести эпохи татарщины) и доходит до середины царствования Ивана Грозного. Целью летописи было показать величие «богоизбранного» Московского царства, как бы подготовленное историей всех предыдущих царств и народов.

«Великие Чеиьи-Минеи» (1552 год) – составлены одним из деятельных помощников Ивана Грозного – митрополитом Макарием. Содействуя государственно-политическому объеди­нению религиозно-церковными средствами, митрополит «всея Руси » провел два церковных собора (в 1547 и 1549 годах), занимавшихся канонизацией русских святых. Число святых увеличилось вдвое, многие святые были объявлены общерусскими. Для канонизации писались новые жития и переделывались старые. Так были созданы «Великие Четьи-Минеи» в 12 томах, составляющие 27 тысяч страниц. Грандиозный объем книги как бы символизировал величие Московского православного царства. Все произведения отличались необычайной торжественностью и пышностью стиля. Это гиперболический и риторический стиль «плетение словес», доведенный до излишеств и крайности.

«Степенная книга» (или« Книга степенная царского родословия») составлена в 1563 году по инициативе митрополита Макария, видимо, царским духовником священником Андреем, в монашестве Афанасием, преемником Макария на митрополичьей кафедре. Располагая свой материал по степеням великокняжеских колен, автор ставил перед собой цель представить историю русских государей как благочестивых людей, действовавших со времени принятия христианства Русью, в единении с выдающимися представителями русской церкви, преимущественно митрополитами и епископами. Это написанные в хвалебном тоне жизнеописания русских князей вплоть до Ивана Грозного.

«Стоглав» - книга постановлений церковного собора 1551 года, разделенная на 100 глав. Содержит «царские вопросы и соборные ответы о многоразличных церковных чинах (порядках )». Главную цель собора, проходившего при деятельном участии митрополита Макария, определил Иван Грозный: нужно было «утвердить древнее предание христианской истинной нашей веры, так как прежние обычаи поисшатались, и в самовластии учинено по своим волям, и прежние законы нарушены ». В книге имеются живые картины, рисующие отрицательные стороны жизни XVI века. Члены собора (в основном иосифляне) обличают невежество и грубость духовенства, сообщают о церквах, где попы «бьются и дерутся промежь себе », бичуют суеверие масс, верящих разным волхвам и чародеям, борются с остатками язычества в народных обрядах, разоблачают злые ереси и увлечение гадательными и астрологическими книгами, резко выступают против западных влияний. Что интересно, все эти бытовые и правоописательные подробности изложены простым разговорным языком.

«Домострой» - дидактический (поучительный) свод правил семейной жизни, составлен, вероятно, на основании поучений Библии, старых проповеднических сборников. Возник в Новгороде в первой половине XVI века. В Москве был отредактирован благовещенским попом Сильвестром, бывшим воспитателем и духовником Ивана Грозного. Указанное название памятнику дано Сильвестром, он же присоединил к книге особую, 64 главу, которая представляет послание Сильвестра к сыну его Анфиму, где идеи «Домостроя» иллюстрируются примерами из жизни самого автора.

«Домострой» связывает в едином монархическом мировоззрении семью, государство и церковь. Бог на небе, царь – образ Бога на земле, отец – образ государя в доме – вот главные основы домостроевской системы, определяющие и ее нравственные требования. Требования эти сводятся к «страху » и «чину ». В устройстве семейного благополучия – «благочиние ». «Домострой» подражает «чину» монастырских уставов и строгости государственных законов. Средством достижения основных целей – «душу спасти » и «дом свой добре строити » являются покорность Богу и властям, замкнутость и эгоизм по отношению к людям.

Произведение состоит из 63 глав, распадающихся на три части, не вполне четко отделенных друг от друга. В первой говорится о «строении духовном »; во второй – о «строении мирском »; в третьей – о «строении домовном », т.е. о домашнем хозяйстве. Большинство статей «Домостроя» написано живым, по-народному простым языком, в котором влияние старославянского сказалось не особенно сильно. Некоторые выражения по краткости и образности близки к пословицам. Близость языка «Домостроя» к просторечию видна также в употреблении уменьшительных форм. Довольно часто в произведении встречается и прямая разговорная речь. Таким образом, «Домострой» является сводом нравственно-бытовых правил целой эпохи русской жизни.

В конце XV и в XVI веках, в период укрепления русского централизованного государства, усиливается классовая борьба и борьба внутри класса феодалов – между старым боярством и поднимающимся дворянством. Правительство стало на путь удовлетворения требований дворянства, поддерживавшего все реформы царской власти. Сознание необходимости реформ достигло крайнего напряжения в царствование Ивана Грозного. Вот почему с предложениями разного рода социальных преобразований, с описанием идеальных государственных устройств, а иногда с нравственными наставлениями и «изобличениями злодейств » спешат обратиться к Грозному представители разнообразных групп господствующего класса. Вера в силу убеждения, в силу мысли, в возможность построения лучшего государства на разумных началах была в этих посланиях выражена с предельной силой. В дворянской публицистике пафос преобразования общества сочетается с идеей ответственности государя перед своими подданными за их благосостояние. Выдвигается идея, что царь должен править на основе правды и справедливости, он нравственно ответственен перед богом за судьбы своей страны и подданных. Этому действенному характеру дворянского мировоззрения лучше всего отвечали действенные формы деловой письменности, которая начинает активно проникать в литературу, способствуя ее обогащению. Публицистическими памфлетами Максима Грека и Ивана Пересветова была создана политическая программа, которая частично была осуществлена Иваном Грозным.

Иван Грозный – политический деятель, тщательно доказывающий разумность и правильность своих поступков, стремящийся действовать силой убеждения не в меньшей степени, чем силой закона и приказа. И в его писательской деятельности не меньше, чем в государственной, сказалась его исключительная талантливость. Вряд ли существует в средневековье еще другой писатель, который бы так мало сознавал себя писателем, как Иван Грозный, но при этом каждое его литературное выступление обладало бы настолько властным авторитетом.

Все, что написано Грозным, написано по случаю, по конкретному поводу, вызвано политической действительностью. И собственно поэтому Грозный, отвечая злобе дня, нарушает все литературные жанры, все литературные традиции, если они становятся ему помехой. Он беспокоится лишь о том, чтобы высмеять или убедить своих противников, доказать то или иное положение. Все, написанное им, стоит на грани литературы и деловых документов, частных писем и законодательных актов. Неправильно мнение, что Грозный нарушал современные ему литературные каноны по невежеству, поскольку он был одним из образованнейших людей своего времени.

Переписка Ивана Грозного и Василия Грязного (царского опричника) относится к 1574 – 1576 гг. Василий Грязной – ближайший царский опричник, попал в плен к крымцам, которые решили выменять его на Дивея-Мурзу, знатного крымского воеводу, захваченного в плен русскими. Об этом и написал Василий Грозному в 1574 году. Ответ Грозного содержал решительный отказ выкупить его за большие деньги или обменять на Дивея-Мурзу. Эти послания представляют собой переписку людей, когда-то дружественных, но успевших остынуть друг к другу. Оба стремятся поймать друг друга на слове: один, чтобы укорить насмешкой, другой, чтобы вымолить себе выкуп из плена. Шутка, как мяч, «перелетает» от одного к другому, демонстрируя находчивость обоих. Грозный выступает как большой государственный человек, полный забот об интересах государства, непреклонный в своем отказе поступиться его интересами. Грязной же – мастер лихой потехи, шутник, балагур, преданный и эгоистичный, остроумный и ограниченный.

Грозный, как всегда, не только принимает решение, но и объясняет их – будет ли «прибыток» крестьянству от такого обмена? В письме Грозного звучит настваление, он учит Грязного предусмотрительности и заботе об общественных интересах. Переписка эта похожа на свободную беседу.

Гораздо более сдержанный и официальный тон характерен для переписки Грозного с князем Курбским , сбежавшим в Литву. И это естественно: между царем и изменником не могло быть непосредственности. Иван Грозный выступает здесь с изложением своих взглядов как государственный деятель.

В первом послании Курбского звучал упрек: царь утратил облик идеального правителя. Курбский выступает в роли прокурора, предъявляющего свои обвинения царю от имени «погибших, избиенных неповинно, заточенных и прогнанных без правды » бояр. Строго и размеренно звучит его обвинительная речь, построенная по всем правилам риторики и грамматики. Курбский обвиняет Грозного в несправедливых гонениях, мучениях и истреблениях, которым он подвергает бояр, являющихся, по его мнению, опорой государства, составляющих его силу. Он обвиняет царя в превышении самодержавной власти и злоупотреблении ею. Безусловно, Курбский понимал, что полностью вернуть старые порядки невозможно и не выдвигал лозунга децентрализации Руси. Он своей деятельностью, в том числе и публицистической, стремился лишь к ослаблению единодержавной власти царя, считая необходимым разделение власти между царем и боярством.

Послание Курбского взволновало и уязвило царя. И последовавший ответ ярко раскрыл сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности. Послание Грозного обнаруживает не только его недюжинный ум, широкую образованность, начитанность, но и гордую, озлобленную, мятущуюся личность. Свой ответ царь адресует не только Курбскому, но и всему Российскому царству. Выступая против Курбского, царь выступал против всех «крестопреступников ». Это определило, с одной стороны, обличительный пафос послания Грозного, направленный против бояр-изменников, с другой стороны, – пафос утверждения, обоснования и защиты прав самодержавной власти. Грозный выступает здесь как политик, государственный человек, и речь его вначале сдержанна и официальна. Он приводит доказательства законности единодержавной власти, унаследованной им от славных предков: Владимира Святославича, Владимира Мономаха, Александра Невского, Дмитрия Донского, деда Ивана Васильевича и отца Василия. Грозного раздражают ядовитые упреки Курбского, суровый обличительный пафос письма. Он не согласен с оценкой, данной боярству Курбским, ведь по Грозному – вовсе не они составляют силу и славу русского государства. Чтобы аргументировать свои возражения, Грозный вводит в повествование ряд автобиогрфических моментов.

Парируя обвинения своего противника, Грозный часто прибегает к прямому цитированию из послания Курбского, с тем чтобы иронически обыграть эти обвинения. Не стесняясь в выражениях, прибегая к прямой издевке над свои врагом, Грозный стремится излить в своем послании те чувства, которые переполняли его душу. Он не считается с правилами риторики и пиитики, его писательская манера обнаруживает тесную связь с «иосифлянской» литературной школой. Речь Грозного порывиста, взволнованна, насыщена живыми конкретными бытовыми образами, пересыпана остротами и едкой иронией.

Грозный стремится дать понять Курбскому, что ему пишет сам царь-самодержец всея Руси. Свое письмо он пишет пышно и торжественно. Но и здесь сказывается темпераментная натура Грозного. По мере перехода к возражениям тон письма становится оживленнее, в конечном итоге тон становится запальчивым. Автор с азартом издевается над Курбским и высмеивает его, отпускает такие насмешки, которые уже лишены всякой официальности. И это свидетельствует о том, что Грозный мог быть торжественным только через силу, поскольку, поскольку он был чужд позы, охотно отказывался от условности, от обрядности.

Противоречивый, сложный характер Грозного, его незаурядное писательское дарование обнаруживается не только в его полемических посланиях к Курбскому, но и в ряде других писем, в частности, в Послании в Кирилло-Белозерский монастырь . Первое послание игумену монастыря Козьме написано по поводу нарушения монастырского устава сосланными в монастырь боярами Шереметьевым, Хабаровым, Собакиным. Послание начинается униженно, просительно, автор подражает тону монашеских посланий, утрирует монашеское самоуничижение. Грозный как бы преображается в монаха, ощущает себя чернецом: «Увы мне, гpeшному! Горе мне, окаянному! Ох мне, скверному! Кто я такой, чтобы покушаться на такую дерзость?... Я и братом вашим называться не достоин, считайте меня, по евангельскому завету, одним из ваших наемников… А я, пес смердящий, кого могу учить и чему наставлять и чем просветить? Сам вечно среди пьянства, блуда, прелюбодеяния, скверны, убийств, грабежей, хищений и ненависти, среди всякого злодейства…»

И, став в положение монаха, Грозный начинает поучать. Он поучает пространно, высказывая изумительную эрудицию, богатство памяти. Постепенно нарастает его природная властность и скрытое раздражение. И чем больше он говорит о своем уважении к Кирилло-Белозерскому монастырю, тем язвительнее звучат его укоризны. Он стыдит братию за то, что они допускают нарушение устава боярами, и тем самым неизвестно, кто у кого постригся, бояре ли у монахов или монахи у бояр. Письмо это – развернутая импровизация, импровизация вначале ученая, насыщенная цитатами, ссылками, примерами, а затем переходящая в запальчивую обвинительную речь – без строгого плана, иногда противоречивую в аргументации, но неизменно искреннюю по настроению, написанную с горячей убежденностью в своей правоте. Речь Грозного поразительно конкретна и образна. Свои рассуждения он подкрепляет примерами, случаями из своей жизни или зрительно наглядными картинами. Его письмо, пересыпанное вначале книжными, церковно-славянскими оборотами, постепенно переходит в тон самой непринужденной беседы: беседы страстной, иронической, почти спора. Он употребляет разговорные обороты и слова, пользуется поговорками, смешивает церковнославянизмы с просторечием. Язык Грозного отличается необыкновенною гибкостью, живостью, и эта живость, близость к устной речи вносит в его произведение яркий национальный колорит. И поэтому Грозный по-настоящему русский писатель. Но как бы он ни был привязан к шутке, к иронии, к едкому, а порой и резкому слову, все-таки основная цель всех его произведений всегда одна и та же: он доказывает права своего единодержавства, своей власти; он обосновывает принципиальные основы своих царских прав. Грозный поступает так, чтобы делом доказать свое полное самовластие вплоть до внешнего отказа от него. И в том, с какою смелостью доказывал Грозный свое царское самовластие, видна его исключительная одаренность.

В 1470 году Новгород по своему извечному и любимому обыкновению – вставлять палки в колеса московской телеги, призвал очередного литовского выходца. Выбор господы пал на одного из лидеров русской партии Великого княжества Литовского, младшего брата киевского наместника Семена, князя Михаила Олельковича. Как и положено ясновельможному пану, этот потомок Гедимина прибыл не один; с кавалькадой слуг и соратников. Среди этого множества затесался некий жидовин именем Схария. Неизвестно, зачем он приехал в Новгород, неизвестно, как долго пробыл в городе, но достоверно, и тому порукой сочинения Геннадия и Иосифа Волоцкого – Схария стал первым ересиархом и учителем ереси жидовствующих.

Новгородские отступники последней четверти XV века, соблазненные Схарией не первые на Святой Руси. За сто лет до этого младший брат Новгорода, Псков родил ересь стригольников. Жидовствующие не первые, но единственные в своем роде. Псковские диссиденты так и не вышли за пределы городской околицы. Их ересь не получила должного распространения, и по сути, феномен региональной истории. У жидовствующих другая планида. В 70-е – 90-е годы XV века учение захватило не только Новгород, но и Москву; не только Москву, но и заволжские скиты.

Если состав стригольников донельзя однообразен, что видно уже из самоназвания (стригольники, то есть суконщики), к жидовствующим и им сочувствующим относились представители белого духовенства Алексей и Дионисий, монахи Кассиан и симоновский архимандрит Зосима, в недалеком будущем сменивший Геронтия на посту митрополита, главный приказной делец Ивана III, дьяк Ф. В. Курицын и невестка великого князя, мать возможного преемника на троне Даниила Московского – Елена Стефановна.

De facto, возникшая в 70-е годы ересь жидовствующих – первое параллельное и оппозиционное православному общественно-идеологическое течение в Северной Руси. Отсюда не удивителен пристальный интерес историков церкви и не их одних, к идеям, что проповедовал Схария, его ученики и адепты . В многостраничных работах А. С. Архангельский, Е. Е. Голубянский, И. И. Панов пришли к выводу не утешительному для ищущего истину. Наиболее отчаянно и явственно по этому поводу высказался А. С. Архангельский :

«Ереси не было, а были только отдельные лица, высказывающие критические мнения, по поводу различных вопросов вероучения и церковного управления».

Конечно, Архангельский не прав. Ересь, то есть отступление от истинной веры, отвержение ее основных канонов, налицо, в учение жидовствующих. Но, в тоже время, он и не сильно ошибался, когда не видел путей объединения различных еретиков конца пятнадцатого века в единое целое. Даже столь пристрастный писатель и обличитель жидовствующих, как Иосиф Волоцкий, и тот был вынужден признать, что существует большая разница между ересью священника Архангельского собора Алексея и дьяка Ф. В. Курицына. Жидовствующие секта странная, где нет жесткой дисциплины, чинопочитания, единоначалия, отсутствовал и всеми признанный гуру. Но это секта, то есть она обладала некоторыми едиными, сходными для всех исповедующих жидовствующую ересь чертами.

Послания архиепископа Геннадия, известие митрополита Зосимы, а также «Просветитель» Иосифа Санина позволяют вычленить и систематизировать это единство. Итак, жидовствующие отрицали, что в 1492 году от Рождества Христова наступит конец света; хулили, считали ненужной религиозную символику (крест, иконы); были ярыми монотеистами; видели в Христе не вторую Божественную ипостась, а всего лишь одного из пророков подобных Моисею; утверждали, что святой Пахомий – родоначальник и патрон монашества был не воодушевлен ангелом, а соблазнен явившемся к нему дьяволом; сомневались в существовании загробной жизни и т. д. Сразу отметим, что это общие воззрения еретиков. Не обязательно, что все жидовствующие придерживались всего комплекса столь радикальных взглядов. В частности, трудно представить в этой роли, рьяной еретички, великую княгиню Елену Стефановну.

Как получилось, что столь революционные настроения оказались столь широко распространенными в таком косно-традиционном обществе, как северорусское конца XV – начала XVI веков? Тому способствовало несколько факторов. Во-первых, отсутствие единого центра позволяло жидовствующим эквилибрировать. Если новгородский кружок, основанный еще Схарием, более тяготел к проблемам догматическо-метафизическим, то московские вольнодумцы, собравшиеся вокруг Ф. Ф. Курицына, больше интересовались вопросами утилитарно-прагматического свойства. Во-вторых, учение жидовствующих имело некий соблазн, который трудно преодолеть. В отличие от большинства ересей жидовствующая антиэсхатологическая. Первопричина ее популярность в русском обществе XV века кроется в тайне 1492 года. Официальная церковь связывала с этой датой очень многое :

«Сие лето на конце явися, в оньже чаем всемирное торжество пришествие твое».

Церковь рассчитала пасхалии только на 7000 лет от Сотворения Мира. Такой срок отпущен ему. Затем грядет Апокалипсис и Второе Пришествие. Сие: официальная точка зрения православной церкви XIV – XV веков. Поскольку Иисус Христос родился в 5508 году от С. М., нехитрый подсчет показывает: роковая дата придется на 1492 год.

Поэтому пасхалия 1493 года изначально рассчитана не была. Высочайший градус эсхатологических воззрений не всегда уместен. В принципе, мир всегда готов умереть. Но, иногда сделать это чертовски трудно. Апокалипсические ощущения 1000 года, когда жизнь не улучшалась в течение многих столетий, ужас 1349 года, когда она (жизнь) в прямом смысле этого слова висела на ниточке – топливо в котел эсхатологических представлений. Подобной поддерживающей не было в общественно-политическом бытии Северной Руси второй половины XV века. Ни один историк не скажет, что Русь в это время находилась в состоянии кризиса. Более того уместно трактовать сорок три года правления Ивана III и двадцать восемь лет княжения его сына, как время развития и относительного расцвета. Ждать Апокалипсис в этой ситуации довольно трудно. Инстинкт самосохранения вот тот соблазн, что вел многих в лоно жидовствующих.

Также понятно, почему жидовствующие возникли именно в Новгороде. Противостоять иррационализму эсхатологии тем же оружием невозможно. Единственный инструмент защиты, рациональное объяснение ошибки подсчета, принятого в православной церкви. С одной стороны, Новгород – торговый центр Руси. Товарно-денежные отношения зиждется на рационализме. Новгород один из главных рассадников идей рационализма на обширном пространстве севера Восточно-русской равнины. С другой стороны, новгородцы зримо чувствовали приближение личного Апокалипсиса. После Яжелбицкого мира, после предсказаний блаженного Михаила и преподобного Зосимы – ясно: смерть города не за горами. Если и было место, где эсхатология 1492 года принималась более чем серьезно, то это площади и мостовые Господина Великого Новгорода. С третьей стороны, рационально опровергнуть мираж 1492 года можно было, только обратившись к ветхозаветной (то есть древнееврейской традиции). Иными словами, необходима культурно-идеологическая интервенция. Где найти лучшую площадку для последней, чем в городе с Готским и Немецким дворами, в городе, где иностранец не диковинка, а чужеземное влияние не новшество? Причудливое сплетение особо сильных эсхатологических настроений Великого Новгорода второй половины пятнадцатого века, его известного рационализма и готовности воспринять и абсорбировать чужеземный опыт – сделали неизбежным появление жидовствующих и рати воинственных церковников во главе с владыкой Геннадием Гонзовым.

В 70-е годы XV века последний независимый новгородский архиерей, архиепископ Феофил, занятый борьбой с Иваном III, мало внимания обращал на Схарию и его учеников. Еретики, в ответ, не теряли времени даром. Схария и пять первых соблазненных скоро образовали секту из двадцати трех человек. Вошедшие в ее состав Алексей, Дионисий, сам Схария – люди весьма образованные, смогли логически опровергнуть ожидание скорого конца света. Опираясь на «Шестокрыл» они установили :

«что по иудейскому счету от сотворения мира прошло на 750 лет меньше, чем по христианскому, а так как иудейский счет велся по оригиналу, по еврейской библии, а не по александрийскому переводу и так как по окончанию библейского времени, иудеи вели счет времени по прежнему библейскому способу, а официальная церковь пользовалась языческим юлианским календарем, то < … > ясно, какому летоисчислению нужно отдать предпочтению».

Отменив Апокалипсис в 1492 году, и перенеся его на год 2242, они протоптали дорожку в московский Кремль.

Государь и политик Иван III всю жизнь придерживался правила: враг моего врага, если не друг, то союзник. Схария с сотоварищами развенчав эсхатологию 1492 года, оказали Ивану Васильевичу огромную услугу. Они подорвали основы, бытовавшего в Новгороде представления, что конец света – рядом, что Зверь – Иван Московский. Прибавим к этому высочайшую образованность Алексея и Дионисия, их, что признавал даже Иосиф Волоцкий, наружное благочестие, и поймем, что сближение Великого князя Московского, чувствующего себя в Новгороде, будто в змеином логове с жидовствующими неизбежно. Не найдя в новой вотчине подданных Иван III с удовольствием ухватился за еретиков, априори, выпадающих из новгородского общества. Трудно сказать, сразу же новгородские сектанты зарекомендовали себя поклонниками сильной великокняжеской власти. По крайней мере, об их западнорусских собратьях такого не скажешь. Но Северная Русь не Западная Русь, а Новгород не Киев. Сама логика событий вела их к признанию констатации: сильная, и что более важно, благосклонная к ним центральная власть это хорошо. Со второй половины 70-х годов XV века жидовствующие рьяные сторонники самовластия Государя всея Руси.

Отъезд в Москву Алексея и Дионисия сыграл злую шутку с новгородскими еретиками. Если в 70-е годы XV века они гонимые маргиналы новгородского общества, то с 80-х годов столетия находились под негласной опекой Ивана III и митрополита Зосимы. Если в 70-е годы XV века в ересь шли нонконформисты, то в изменившейся ситуации жидовствование стало привлекательным и в глазах их антиподов.

Жидовствующие по причинам внутреннего порядка трудно поддаются анализу. Разброс мнений в историографии велик. От отрицания жесткой структурированности, до точки зрения М. Таубе о новгородских еретиках как секте тоталитарной. М. Таубе полагает, что в Новгороде у жидовствующих была вертикальная интегрированность: полностью посвященные, посвященные частично и непосвященные в сокровенную суть учения неофиты . Сокровенную суть ереси жидовствующих он понимает своеобразно :

«что было «тщательно скрытых от их ничего не подозревающей аудитории».

Несмотря на столь явную конспирологичность теория М. Таубе имеет свои резоны :

«Геннадию скоро случай открыл глаза; с распространением ереси в числе ее приверженцев, разумеется, нашлись люди, которые уже не отличались такою чистотою поведения, как первые еретики, или уже не считали более нужным притворствовать».

Даже, если М. Таубе прав в своих подозрениях это можно отнести только к новгородскому кружку. Еретики, собравшиеся вокруг Ф. В. Курицына – птицы другого полета. Но, одно, несомненно, архиепископ Геннадий узнав, что несколько священников в пьяном виде надругались над иконами, получил весомый козырь. Иван III до этого занимавший своеобразную позицию :

«Иоанн знал, что эти люди держат новое учение, но по характеру своему не спешил принять решительных мер, ждал, пока дело объяснится, особенно видя приверженность к новому учению людей, которых не мог не уважать в том или другом отношении».

Как писал С. М. Соловьев, Иоанн должен определиться. Новгородский эпизод дал шанс иерархам русской церкви вытащить дело жидовствующих из втуне, начать открытое наступление.

В середине февраля 1488 года Геннадий получил долгожданную грамоту от великого князя :

«Писал ты ко мне и к митрополиту грамоту о ересях, о хуле на Христа, сына божия, и на пречистую его богоматерь и о поругании св. икон, что в Новгороде некоторые священники, дьяконы, дьяки и простые люди жидовскую веру величают, а нашу веру, православную Христову, хулят, и список этих ересей прислал ты к нам; я со своим отцом митрополитом, епископами и со всем собором по твоему списку рассудили, что поп Григорий семеновский, да поп Герасим никольский, да Григорья попа сын, дьяк Самсонка, по правилам царским заслужили гражданскую казнь, потому что на них есть свидетельства в твоем списке, а на Гридю, дьяка борисоглебского, в твоем списке свидетельства нет, кроме свидетельства попа Наума. Попов – Григорья, Герасима – и дьяка Самсонка я велел здесь казнить гражданскою казнью и послал их к тебе: ты созови собор, обличи их ересь и дай им наставление; если не покаются, то отошли их к моим наместникам, которые казнят их гражданскою же казнию; Гридя дьяк к тебе же послан, обыскивай его там, обыскивай вместе с моими наместниками и других, которые написаны в твоем списке; если найдешь их достойными вашей казни церковной, то распорядись сам, как знаешь; если же будут заслуживать гражданской казни, то отошли их к моим наместникам; да велите вместе с наместниками переписать имение Григорьево, Герасимово и Самсоново».

Архиепископ поспешил исполнить приказание Иоанна. Сыщики владыки начали усиленный розыск и Геннадий Гонзов на тех еретиков, которые покаялись :

«положил епитимью, велел во время службы стоять перед церковью, а в церковь не входить; тех же, которые не покаялись и продолжали хвалить жидовскую веру, отослал к наместникам великокняжеским для гражданской казни и обо всем деле послал подробные известия великому князю и митрополиту».

Вскоре выяснилось, что ликования воинствующего Геннадия – несколько преждевременны. Свирепые великокняжеские наместники перед этим с корнем и дерном вырвавшие политическую ересь Великого Новгорода, не получая инструкций из Москвы, не спешили карать выявленных жидовствующих. Сам Иван Васильевич, как впрочем, и митрополит Геронтий хранили упорное молчание не нескончаемые ламентации Гонзова.

Новгородский эпизод еще не начало конца жидовствующих. Вывезенные Иваном III в 1480 году в Москву виднейшие еретики Алексей и Дионисий получили завидные посты в московских храмах, и, как писал сам Геннадий, «пребывали в ослабе». Зная об этом, зная о том, что епитимальные новгородцы убежали в Москву, начали здесь ходить беспрепятственно в церковь и алтарь, а некоторые даже служили литургию. Получив известие, что противная партия нанесла сильный удар. После смерти Геронтия, Иван III возвел на престол митрополита архимандрита Зосиму, о котором ходила дурная слава, что он тайный еретик. Геннадий пришел к выводу: сил одного новгородского подворья для борьбы с еретиками недостаточно.

Энергичный и инициативный архиепископ начал рассылать грамоты всем видным пастырям русской православной церкви конца пятнадцатого века – зовя их на защиту веры Христовой, на борьбу с ересью жидовствующих. Послания Геннадия через Нифонта Суздальского получили даже такие лично неприятные владыки иерархи, как Паисий Ярославов и Нил Сорский. Лидеры нестяжателей отнеслись к задумке Геннадия Гонзова довольно скептически. Нет данных о серьезном вкладе нестяжателей в антиеретическую борьбу, пока не появился на Руси Максим Триволис. Зато игумен новгородский епархии Иосиф Санин отнесся к неудачам владыки сверхсерьезно. С 1489 года Иосиф Волоцкий полностью посвятил свое спорое перо развенчанию прелести жидовина Схария.

В литературе неоднократно подчеркивалось, что его «Просветитель» источник своеобразный. Во-первых :

«Иосиф сидя до 1503 года безвыездно в своем монастыре, не видел и не слыхал лично не одного еретика и писал о новгородских еретиках отчасти на основании сообщений Геннадия, отчасти на основании других слухов, которые до него доходили, и притом передавал добытые им сведения не только без всякой критической проверки, но еще сдобрив их своими объяснениями ереси. Именно в то время как Геннадий, допуская некоторое иудейское влияние, считал что ересь в Новгороде возникла главным образом под влиянием маркеллианской и массилианской ереси, Иосиф нашел ключ к ереси в слове «жид», < … >. В изложении идеологии еретиков Иосиф значительно расходился с приговором 1490 года, в котором нет и половины тех ересей, о которых говорит Иосиф».

Во-вторых, сам «Просветитель» как отдельное сочинение датируется веком семнадцатым. Изначально, это послания игумена разным лицам по поводу ереси жидовствующих и борьбы с ней. В-третьих, Иосиф Волоцкий источник, не заслуживающий особого доверия. Человек в личном бескорыстии и благочестии, которого невозможно усомниться. Игумен Санин как полемист и религиозно-политический деятель не раз выдавал желаемое за действительное. Не считал невозможным «перечернить» своих идеологических противников. Известно, что настоятель сомневался в ортодоксальности не только братьев Курицыных, но и оппонентов-нестяжателей, Нила Сорского, Вассиана Патрикеева и т. д.

Но, как бы там не было, Иосиф и Геннадий подняли необходимый шум. Первоначальная задумка Ивана III – спустить дело на тормозах, после писаний Санина и Гонзова, нереализуема. Тайный покровитель еретиков митрополит Зосима был вынужден созвать собор. Оправдаться люди, давшие в Новгороде собственноручные показания о том, что истинный Бог есть один, Он не имеет ни Сына, ни Святого Духа, то есть, нет никакой Святой Троицы. Истинный Христос-Мессия еще не пришел, и когда придет, то наречется Сыном Божиим не по естеству, а по благодати, как Моисей, Давид и другие пророки. Христос же, в которого веруют христиане, не есть Сын Божий, а простой человек, который распят был иудеями, умер и истлел в гробу. Поэтому должно содержать веру иудейскую как истинную, конечно, не могли. Собор принял решение :

«еретиков прокляли, некоторых из них сослали в заточение, других – в Новгород к Геннадию».

«Последний велел их посадить на лошадей, лицом к хвосту, в вывороченном платье, в берестовых остроконечных шлемах, в каких изображаются бесы, с мочальными кистями, в венцах из сена и соломы, с надписью: “Се есть сатанино воинство!” В таком наряде возили их по улицам новгородским; встречающиеся плевали им в глаза и кричали: “Вот враги божии, хулители Христа!” В заключение на еретиках зажжены были шлемы». И в следующем предложении уверяет читателя: «но этот позор в Новгороде не обессилил ереси в Москве».

Как такое возможно? Как могли братья Курицыны после собора не только сохранить, но даже усилить свои позиции при дворе великого князя? Ведь, если верить Санину жидовствующие не просто еретики, перед нами вероотступники, стремившиеся аннигилировать учение Христа и т. п.

Ответов на выше поставленные вопросы может быть несколько. Первый, в последней четверти XV – начале XVI веков на Руси была не одна, а две ереси. Жидовствующая секта, организованная Схарией в Новгороде. И московская, группирующаяся вокруг фигуры Ф. В. Курицына. Второй, Гонзов и Санин преувеличивали жидовский аспект еретического течения конца XV – начала XVI веков. В протоколах процессов Святой Инквизиции трудно отыскать истину. Невозможно достоверно ответить, как шло дознание и следствие, на основании чего подозреваемые дали такие показания и т. д. Третий, при дворе великого князя собрались прагматики. По политическим своекорыстным соображениям они были готовы поддержать и жидовствующих в версии Иосифа Волоцкого.

Осужденные еретики были сосланы в заволжские скиты. Где смогли отыскать некие точки соприкосновения с заволжскими старцами. Если бы, прибывшие еретики действительно исповедовали, что Бог – один, что Христос просто человек, что Мессия еще не явился и т. д., то есть, то в чем их обвиняли Гонзов и Санин, контакт невозможен. Поэтому, маловероятно, что были ортодоксальные различия между новгородской и московской группами. И, наконец, Иван III, конечно, политик, то бишь человек циничный, но не до такой же степени. Маловероятно, что воспитанный в православном духе государь даже по политическим причинам, стал бы столь явно поддерживать врагов веры Христовой. То есть, мягкий приговор собора – опровержение «Просветителя». Пока распри с жидовствующими не приобрели политического характера – суровых санкций ждать не приходится.

Первый вывод, который сделал Геннадий в 1488-1489 годах – сильно общественное мнение. Новгородский архиепископ был не только жестоким, но и умным человеком. Он понимал, с идеей невозможно бороться темницей и аутодафе. Идеи необходимо противопоставить контридею. Как ни странно, но именно жидовствующим православная церковь обязана своей первой попыткой внутреннего обновления.

Придя на кафедру, и обнаружив высокообразованных еретиков в своей епархии, владыка писал :

«есть ли у вас в Кириллове монастыре, или в Ферапонтове, или на Каменном книги: Сильвестр, папа римский, Слово Козьмы пресвитера на ересь богомилов, Послание Фотия патриарха к болгарскому царю Борису, Пророчества, Бытия, Царств, Притчи, Менандр, Иисус Сирахов, Логика, Дионисий Ареопагит, потому что эти книги у еретиков все есть».

В другой раз в послании митрополиту Симону, Геннадий сообщал :

«бил я челом, государю великому князю, чтоб велел училища устроить: ведь я своему государю напоминаю об этом для его же чести и спасения, а нам бы простор был; когда приведут ко мне ставленника грамотного, то я велю ему ектению выучить да и ставлю его и отпускаю тотчас же, научив, как божественную службу совершать; и такие на меня не ропщут. Но вот приведут ко мне мужика: я велю ему апостол дать читать, а он и ступить не умеет, велю дать псалтирь – он и потому едва бредет; я ему откажу, а они кричат: земля, господин, такая, не можем добыть человека, кто бы грамоте умел; но ведь это всей земле позор, будто нет в земле человека, кого бы можно в попы поставить. Бьют мне челом: пожалуй, господин, вели учить! Вот я прикажу учить его ектениям, а он и к слову не может пристать: ты говоришь ему то, а он совсем другое; велю учить азбуке, а он, поучившись немного, да просится прочь, не хочет учиться; а иной и учится, но не усердно и потому живет долго. Вот такие-то меня и бранят, а мне что же делать? Не могу, не учивши их, поставить. Для того-то я и бью челом государю, чтоб велел училища устроить: его разумом и грозою, а твоим благословением это дело исправится; ты бы, господин, отец наш, государей наших великих князей просил, чтоб велели училища устроить; а мой совет таков, что учить в училище сперва азбуке, а потом псалтири с следованием накрепко; когда это выучат, то могут читать всякие книги. А вот мужики невежды учат ребят, только речь им портят: прежде выучат вечерню и за это мастеру принесет кашу да гривну денег, за заутреню то же или еще и больше, за часы особенно, да подарки еще несет кроме условной платы; а от мастера отойдет – ничего не умеет, только бредет по книге, о церковном же порядке понятия не имеет. Если государь прикажет учить и цену назначит, что брать за ученье, то учащимся будет легко, а противиться никто не посмеет; да чтоб и попов ставленых велел учить, потому что нераденье в землю вошло. Вот теперь у меня побежали четверо ставленников – Максимка, да Куземка, да Афанаська, да Емельянка мясник; этот и с неделю не поучился – побежал; православны ли такие будут! По мне таких нельзя ставить в попы; о них бог сказал чрез пророка: ты разум мой отверже, аз же отрину тебя, да не будеши мне служитель».

В бытность Гонзова новгородским владыкой вокруг него сложился кружок, чтобы путем привлечения наследия «отцов церкви» упрочить идейные позиции ортодоксов и одновременно дискредитировать вольнодумцев и их покровителя Зосиму

Крупнейшим предприятием кружка Геннадия стал перевод полного текста Библии, выполненный в 1499 году.

Организатором работ по переводу Библии был архиепископский архидьякон Герасим Поповка, принадлежавший к числу книгописцев и книголюбов (он, например, переписал «Шестокрыл»). Получил он образование в Ливонии, находился в тесном общении с крупнейшими деятелями северорусского монашества. Так, Герасим послал в Кирилло-Белозерский монастырь сочинения Афанасия Александрийского, в 1489 году - антиеретического «Сильвестра - папу римского» с доверительным письмом Иосифу Волоцкому, а в 1503 году - в Пафнутьев монастырь «Дионисия Ареопагита». В переводе Библии принимали участие брат Герасима Поповки - Дмитрий Герасимов и доминиканец Вениамин. Д. Герасимов перевел также противоиудейские трактаты де Лиры и Самуила Евреина. В 1498-1500 годах он вместе с толмачом Власом изготовил переводы немецкой Псалтыри. Переписал он и Афанасия Александрийского. К кружку Геннадия были близки братья Юрий и Дмитрий Траханиоты. В 1494 году новгородский писец Павел Васильев в приложении к «Пятикнижию» Моисея поместил противобогомильское сочинение Козмы Пресвитера. Поддерживал тесные контакты с Геннадием игумен Досифей, основатель библиотеки Соловецкого монастыря. К 1493 году в ней находились «Козма Пресвитер», «Сильвестр», «Дионисий Ареопагит» и «Пророчества», то есть сочинения, которыми интересовался Геннадий в связи с антиеретической полемикой.

Не малую роль кружок сыграл и в составлении пасхалий на восьмую тысячу лет. Пасхалия служила своеобразным регулятором всей церковной и мирской жизни, руководством и указателем передвижных праздников, группирующихся вокруг Пасхи, и связанных с ними церковных служб. Для составления Пасхалии нужны были астрономические сведения, а их на Руси в то время почти не было. Специалистом по части составления Пасхалии оказался тот же Дмитрий Герасимов, помогавший Геннадию «составлять» русско-славянскую Библию. Это был по тому времени изрядный знаток западных языков; он служил по посольским делам, знал хорошо языки немецкий и латинский (средневековый, конечно, а не античный) и – несколько хуже – греческий. В связи с этой «близостью к Западу» некоторые современники подозревали его в сочувствии жидовствующим. Ему-то – когда Герасимов ехал в Рим по своим посольским делам – и поручает архиепископ Геннадий, навести справки о том, как и где «добыть» Пасхалию. Дмитрий Герасимов принялся за дело и скоро составил Пасхалию на основании «отечных», то есть, прежде всего, восточных, православных источников, имевшихся в Риме, и которыми латиняне пользовались как «своими», поскольку источники эти имели существование еще до «разделения» единой Апостольской Православной Кафолической Церкви.

Другим путем в борьбе с ересью пошел Иосиф Волоцкий. Игумен, верно, понял, почему соборный приговор был столь мягок. Свою роль сыграла «ослябя» Ивана Васильевича и митрополита Зосимы. Если с первым Санин ничего поделать не мог, то во второго в 1490-1494 годах Иосиф выпустил немало стрел. Сполна сохранившиеся источники свидетельствуют, Волоцкий предпринял форменную осаду Зосимы :

«С того времени, – писал он, – как солнце православия воссияло в земле нашей, у нас никогда не бывало такой ереси: в домах, на дорогах, на рынке все – иноки и миряне – с сомнением рассуждают о вере, основываясь не на учении пророков, апостолов и св. отцов, а на словах еретиков, отступников христианства; с ними дружатся, учатся от них жидовству. А от митрополита еретики не выходят из дому, даже спят у него».

Правоверный христианин, он «требовал, чтоб владыки, верные православию, отказались от всякого сообщения с Зосимою, внушали бы и другим, чтоб никто не приходил к нему, не принимал от него благословения; вооружился против мнения, которое особенно защищал Зосима, что еретиков осуждать не должно». Долговременный подкоп под митрополита-еретика (Иосиф уверял читателей, что глава русской православной церкви говорил :

«А что-то царство небесное, а что-то второе пришествие, а что-то воскрешение из мертвых? Ничего такого нет, умер ин, то умер, по то место и был») в конце концов, дал результат.

В 1494 году Иван III отставил Зосимы от митрополии.

С. М. Соловьев полагал, что руку к этому приложили и жидовствующие :

«Еретики могли желать удаления Зосимы, как скоро он своим неблагоразумным поведением уже обличил себя и мог быть теперь более вреден, чем полезен их обществу».

Замечание ученого бездоказательно, декларативно и крайне маловероятно. Зосима вернулся в смиренноиноческое состояние, когда в Москве отсутствовал наиболее авторитетный еретик Ф. В. Курицын. Дьяк, и поддерживающие его В. И. Патрикеев, С. И. Ряполовский были посланы Иваном в Литву, заключать мирное докончание с Александром Казимировичем. А. А. Зимин прямо указывает, что Геннадий, Иосиф и другие иерархи, придерживающиеся сходных взглядов, воспользовались отсутствием Ф. В. Курицына, В. И. Патрикеева, С. И. Ряполовского и свергли Зосиму .

Почему великий князь долгие тридцать лет относился к жидовствующим благосклонно? Ответ на этот вопрос может дать анализ социальной базы средневековых еретиков. Сведущий Гонзов утверждал, что из двадцати трех главных еретиков Новгорода, пятнадцать, так или иначе, вышли из среды белого духовенства. То есть, основные персонажи новгородского кружка – приходские священники. Эта особенность, не в последнюю очередь, сподвигла Ивана III на благосклонность.

Белое духовенство России конца XV – начала XVI веков мало похоже на современный аналог. До Петра I действовал выборный порядок определения к приходу священников. Постановление приходского священника в XV веке только и исключительно дело свободного согласия прихожан храма и кандидата. Не в пример приказу от 1701 года, где вводится бюрократический принцип назначения, в Московской Руси – «разгул демократии». Причем, единственное, что может сделать архиерей – взять ругу за хиротинизацию. Каждый приход это не только религиозная организация, но еще и корпоративное объединение, так называемая братчина. Белое духовенство Великого Новгорода – федерации концов, улиц, сотен зависело от братчины не меньше, чем от владыки. Она представляла кандидата архиепископу и всегда могла сместить священника, если он переставал устраивать братчину.

Новгородское белое духовенство последней четверти XV века остро чувствовало биение пульса внутригородской жизни. Пуповина, что связывала белый клир и паству еще не перерезана. Приходской священник пока еще не бюрократ века восемнадцатого. Он ставленник братчины. То есть, ересь Дионисия, Алексея, Герасима, Григория и т. д. не просто их отклонение от истинного православия. До какой-то степени оно санкционировано и признано братчиной.

Популярность жидовстующих среди немалой части населения Великого Новгорода, что признавали даже Гонзов и Санин, первооснова снисходительного отношения Ивана III к еретикам. Не имея должной социальной базы, великий князь, по всей видимости, какое-то время надеялся в определенной степени заполнить пробел жидовствующими.

Московский кружок Федора Курицына известен поименно. Дьяк Самсон с пытки показал кроме братьев Курицыных, в него входили книгописец Иван Черный, купцы Игнат Зубов и Семен Кленов, «угрянин» Мартын, дьяки Истома и Сверчок.

Если в Новгороде еретики попы, то в Москве главные жидовствующие – дьяки. Эпоха Ивана III не времена Павла I, Николая Павловича. До николаевской России, до всевластия бюрократии еще триста лет. Господство чиновника в общественной жизни Северной Руси еще нет, но феномен отечественной бюрократии (великокняжеские дьяки) уже зародился. Как и любой бюрократ, дьяк пятнадцатого столетия полностью зависит от начальства. Карьера Курицына, его благосостояние и процветание, всецело в «руце» государя Ивана Васильевича. Дьяк, априори, ближе к великому князю, нежели боярин, окольничий или служилый Рюрикович.

Иван III хорошо это знает. Поэтому Судебник 1497 года вводит в боярский суд фигуру дьяка. Поэтому имели в XV – XVI веках такое влияние на Руси Ф. В. Курицын, Мисюрь-Мунехин, И. М. Висковатов, братья Щелкаловы. До какой-то степени приказной и думный дьяк опора Ивана III, Василия III, Ивана IV против своеволия бояр-княжат и им подобных. Эта близость Федора Курицына к Ивану не могла не сказаться на положении кружка московских вольнодумцев.

Итак, стремление Ивана III найти опору великокняжеской власти в Новгороде и особое отношение государя к своим дьякам – первопричина относительно безоблачного тридцатилетнего существования ереси жидовствующих.

Была еще одна причина того, что Геннадий и Иосиф не могли так долго справиться с еретиками. Последние хорошо понимали, как сильны их враги. Без помощи и поддержки извне воинствующие церковники смяли бы жидовствующих в одно мгновение. Только один адресат мог оказать ее ученикам Схарии – Великий князь Московский. И сектанты делали все, что в их силах, дабы доказать Ивану III: они достойны его патронирования.

В середине 80-х годов XV века на Русь из европейских странствий вернулся Федор Курицын. В начале 1486 года по стране начали распространяться рукописные списки «Повести о Дракуле». А. А. Зимин, и не он один, считает автором произведения посольского дьяка Ивана III . Сочинение написано по мотивам знаменитой легенды о Владе Цепеше. Под пером Курицына образ Дракулы, как бы двоится. С одной стороны, это кровожадный, способный на садистские поступки, но умный и волевой властитель. С другой стороны - дальновидный государственный деятель, стремящийся искоренить в своей стране всяческое зло :

«И толико ненавидя во своей земли зла, яко хто учинит кое зло, татбу, или разбой, или кую лжу, или неправду, той никако не будет жив. Аще ль велики болярин, иль священник, иль инок, или просты, аще и велико богатьство имел бы кто, не может искупитись от смерти, и толико грозен бысь».

Поддерживая борьбу Ивана III за утверждение единодержавия, Ф. В. Курицын не склонен был идеализировать самовластных правителей. Но стремление Дракулы подчинить и «великих бояр», и духовенство воле государя он всячески приветствовал. «Повесть о Дракуле» не единственный сигнал подобного рода, поданный жидовствующими государю. В 1488 году Курицын, принимая имперского посла декларировал :

«Мы Божьей милостью государь на своей земле изначально от Бога».

Первая попытка абсолютизации и сакрализации власти московского князя либо вышла из среды жидовствующих, либо была инспирирована и горячо поддерживалась еретиками.

Если мы сопоставим политическое наследие жидовствующих и противостоящего им кружка архиепископа Геннадия – поймем разницу. Собранные владыкой книжники не только в последний год пятнадцатого века завершили полный перевод текста Библии, «Диалога жизни со смертью» Б. Готана, отсюда же вышла знаменитая «Повесть о белом клобуке». В «Повести», как и в «Изложении пасхалии» Зосимы, проводилась идея о Руси как наследнице Рима времен Константина. Однако ее авторы постарались придать этой идее реакционно-клерикальный характер: власть новгородского архиепископа возвышалась над властью московского государя, а знак архиепископского достоинства - белый клобук, перешедший якобы от папы Сильвестра, становился «честнее» царского венца.

Сомкнув воедино: желание Ивана Васильевича иметь социальную опору в Новгороде, близость московских вольнодумцев ко двору великого князя, неприкрытую сакрализацию и абсолютизацию жидовствующими светской монархической власти, поймем, наконец, почему Иван III не спешил карать еретиков.

Первый собор, посвященный жидовствующим скорее неудача Геннадия и Иосифа, чем поражение еретиков. Осуждены и прокляты Григорий, Герасим, дьяк Самсон, но главные еретики, свившее гнездо во дворе Ф. В. Курицына и при дворце Елены Стефановны не тронуты.

Сведен, наконец-то, митрополит Зосима, но ортодоксам не удалось провести своей кандидатуры. Архиепископ Геннадий был отведен, и 6 сентября 1494 года церковь получила нового главу – игумена Троице-Сергиева монастыря Симона Чижа. Митрополит Симон не был подобно Зосиме тайным жидовствующим, но не был и воинственным ортодоксом. Лукавый и осторожный священнослужитель в бурных событиях конца XV – начала XVI веков занимал самую беспроигрышную позицию. Он ждал, пока определиться победитель, чтобы потом, присоединившись к счастливцу, сполна пожать лавры и награды.

Этот грех Симона хорошо известен современным ему иерархам, которые в большинстве своем шли за Геннадием и Иосифом. Поэтому в сентябре 1494 года высшие священнослужители совершили многозначительный демарш. Никто из них не присутствовал на торжественном обеде по случаю интронизации Симона.

Ослабла новгородская секта, Федор Курицын спешил подкрепить ее. В новгородский Юрьев монастырь был назначен архимандритом монах Кассиан, державшийся ереси. «В Кассиане новгородские еретики должны были найти и действительно нашли могущественную опору: в его кельях держали они свои тайные собрания».

Борьба не завершилась в 90-е годы XV века. Более того еретики одерживали победу за победой. Разоблачен заговор В. Е. Гусева, казнены приверженцы княжича Василия, а сам он отправлен в узилище, оставлена от двора и мужа важный враг жидовствующих великая княгиня Софья Фоминишна и т. д. Их апогей пришелся на 1497 года, когда Иван III торжественно венчал на царство Дмитрия-внука. Мать последнего, давно уже знамя жидовствующих, тесно связала сына с вольнодумцами конца XV – начала XVI веков.

После того как пройдена высшая точка – падение неизбежно. В непреложности этого закона пришлось убедиться Волку Курицину, Дмитрию Коноплеву, Ивану Максимову, Некрасу Рукавову и Кассиану. В 1499 году неожиданно и с грохотом пали, всегда поддерживающие Елену и Дмитрия И. Ю. Патрикеев, В. И. Патрикеев и С. И. Ряполовский. После 1500 года исчезает из списков имя Ф. В. Курицына. Сразу же после казни Ряполовского выпущен из темницы и наречен Великим князем Новгородским и Псковским Василий Иванович. Наконец, в 1502 году после долгих колебаний Иван III положил опалу на невестку и внука. Звезда жидовствующих закатилась.

Это хорошо понимали многочисленные враги «детей Схарии». В 1502-1503 годах главный воинствующий – Иосиф Волоцкий усилил давление на Васильевича, дабы побудить князя начать преследование еретиков. В 1504 году Иосиф писал, что, когда он был «на Москве», великий князь :

«говорил со мною наедине о церковных делех. Да после того почял говорити о новгородцких еретикех. < … >. Да и сказал ми, которую дръжал Алексей протопоп ересь, и которую ересь дръжал Федор Курицин, “однолично, деи, пошлю по всем городом, да велю обыскивати еретиков да искоренити”».

В отличие от первого собора теперь официальная церковь подготовилась хорошо. Иосиф Волоцкий создал на основе своих антиеретических сочинений десятисловную редакцию «Книги на еретики» («Просветитель»). Книга открывалась «Сказанием о новоявившейся ереси», содержавшим историческую справку о появлении и распространении ереси на Руси. Весной 1504 года Иосиф написал архимандриту Андроникова монастыря Митрофану и просил его воздействовать на государя, чтобы тот ускорил расследование дела о еретиках. Накануне собора 1504 года Иосиф доработал «Книгу на еретики», создав ее новую редакцию. Это произведение сыграло роль развернутого обвинительного заключения. Назойливое стремление вывести ересь из враждебной Литвы, должно было обеспечить вынесение смертного приговора вольнодумцам.

Летописный рассказ, посвященный собору 1504 года краток :

«Тоя же зимы князь великий Иван Василевичь и князь великий Василеи Ивановичь всея Русии со отцем с своим, с Симоном-митрополитом, и с епископы, и с всем собором и обыскаша еретиков, повелеша их лихих смертною казнию казнити; и сожгоша в клетке диака Волка Курицина, да Митю Коноплева, да Ивашка Максимова, декабря 27, а Некрасу Рукавову повелеша язык оурезати и в Новегороде в Великом сожгоша его. И тое же зимы архимандрита Касияна Оурьевскаго сожгоша, и его брата, иных многих еретиков съжгоша, а иных в заточение разослаша, а иных по манастырем».

А. А. Зимин пишет :

«казни еретиков - небывалое в русской практике явление - с негодованием были встречены в кругах духовенства, близких к нестяжателям».

Но, ясно одно – секта жидовствующих, в крайнем случае, в организационном плане была разгромлена.

Чем можно объяснить столь печальный исход? Если принять за основу, что «Просветитель» лжет и новгородские еретики, вероятно, московские вольнодумцы, однозначно, не проповедовали, что:

1. истинный Бог есть один, Он не имеет ни Сына, ни Святого Духа, то есть, нет никакой Святой Троицы;

2. истинный Христос-Мессия еще не пришел, и когда придет, то наречется Сыном Божиим не по естеству, а по благодати, как Моисей, Давид и другие пророки;

3. Христос же, в которого веруют христиане, не есть Сын Божий, а простой человек, который распят был иудеями, умер и истлел в гробу;

4. поэтому должно содержать веру иудейскую как истинную.

(Иначе непонятно, как терпел их тридцать лет православный человек – великий князь Иван Васильевич, как Зосима достиг, с такими-то взглядами, первенства в русской церкви, о чем могли разговаривать в заволжских скитах соратники Нила Сорского со ссыльными новгородцами). Можно согласиться с М. Н. Сперанским, который видя в отечественных вольнодумцах конца XV – начала XVI веков манифестацию рационализма религиозного и научного, вопрошал :

«почему же рациональное направление не принесло столь обильных, как на Западе, плодов на Руси? А потому, что у нас нечему было возрождаться. У нас не было античной читай: языческой литературы, не было прямой «родовой» связи с европейским восприятием античности и европейской культурой, возводимой на фундаменте сего «гуманистического» восприятия. И, конечно же, вполне закономерно, что «средневековое» религиозное сознание, византийское мироощущение на Руси проявлялось глубже и богаче, а главное – живительнее, нежели на Западе. Для возрождения нужна была сравнительно высокая культура, а ее-то у нас и не было», – сетует М. Н. Сперанский .

Весьма знаменательна фраза М. Н. Сперанского о том, почему :

«ересь жидовствующих несла в себе западное влияние». А потому, что «недовольство жизнью впервые было сформулировано на Западе» .

Сие «недовольство» есть, по сути, примитивный бунт расшатанного религиозного сознания против Бога и Промысла Его, а для сознания постороннего это «недовольство» есть гипотетическая возможность расщепления Целостности, не умещающейся в рамки этого «постороннего» понимания. Повторить вслед за А. А. Зиминым . «Идеи Ф. Курицына о свободе воли находят параллель в трактате Пико делла Мирандолы «О достоинстве человека» - одном из манифестов гуманистической мысли XV века» и т. д.

Но, с одной оговоркой: Курицын, Черный, архимандрит Кассиан говорили себе: «займемся рационализацией веры Христовой, введем в нее рацио» и т. п. Вряд ли кто-то из ересиархов конца XV – начала XVI веков мыслил столь масштабно, и вряд ли столь глобальные основания побудили Ивана III 16 апреля 1503 года сказать «да» на увещевания Иосифа Санина, проявить твердость в борьбе с еретиками.

Жидовствующие как институт просуществовали тридцать четыре года, по одной причине – им благотворил Великий князь Московский. Секта была уничтожена в 1504 году в силу одного факта – от нее отвернулся Государь всея Руси.

Выше уже говорилось, почему Иван III «сквозь пальцы» смотрел на ересь жидовствующих. Попытаемся же понять, что изменилось на рубеже столетий, отчего накануне кончины, старый государь проявил свое прозвище – Грозный. Зимин уходит в дебри психологизма. Он полагает, что старый и болезненный Иван Васильевич был просто запуган Иосифом Волоцким на пороге вечности.

Вести психологический разбор очень трудно. Боялся или нет загробного воздаяния великий князь, из-за того, что 33 года патронировал ереси жидовствующих? Ответ на этот вопрос Иван унес с собой. Правда отметим, что роковое будущее не испугало Васильевича, когда он неправо заключил в темницу брата Андрея, и так и не выпустил из оков своих племянников углических княжичей. А стоя одной ногой в могиле, весной 1502 года приказал арестовать внука и невестку, и, умирая, также не дал им свободы (в крайнем случае, Дмитрию Ивановичу). 65 лет жизни и 43 года правления показали – Иван не очень-то пуглив.

Отбросим в сторону темную психологию души человеческой, попытаемся понять, что изменилось в Российском государстве в 1499-1504 годах? Первая и главная новация произошла с самим Иваном Васильевичем. В 1504 году он достиг шестидесяти четырех летнего возраста. По меркам шестнадцатого века, срок более чем почтенный. В начале столетия здоровье великого князя резко ухудшилось. Он должен думать о преемнике, о наследии, что оставить после себя и как идущие за ним поступят с богатым наследством?

После смерти Ивана Молодого претендентов двое: сын великого князя Ивана Ивановича – Дмитрий, и первенец второго брака Ивана Васильевича – Василий. Ситуация донельзя запутанная. De jure у обоих княжичей равные права. Дмитрий – сын великого князя Ивана, Василий – сын великого князя Ивана. Несколько лет Иван Васильевич колебался между сыном и внуком. Наконец, в 1497 году разразилась буря великокняжеского гнева. Раскрыт заговор Гусева в пользу Василия и против Дмитрия. Сегодня многие историки полагают, что заговора не было. Были неосторожные разговоры В. Е. Гусева с Федором Стромиловым, Афанасием Яропкиным и т. д., которые недоброхоты Василия и Софьи раздули в полномасштабный комплот. Или даже ловкая интрига лагеря Елены и Дмитрия-внука. И в том и другом случае жидовствующие могли рукоплескать. Великий князь отправил сына в темницу и венчал внука на царство.

Через два года время повернулось вспять. Пали Патрикеевы и Ряполовский. Освобожден и назначен Великим князем Новгородским и Псковским Василий Иванович. Исчез на следующий год из политической жизни Федор Курицын. Еще через два года пала «главная ослябя» еретиков великая княгиня Елена с сыном Дмитрием.

Причина репрессий 1499-1502 годов до конца не выяснена исторической наукой. Вполне вероятно, что causa пострижения И. Ю. Патрикеева и тесного заключения Дмитрия Ивановича различна. Может быть, испытавшие опалу Патрикеевы да Ряполовский имели вину перед государем. Повторить это в отношении Дмитрия Ивановича крайне затруднительно. Даже официальная пропаганда не знала, как объяснить арест Елены Стефановны и Дмитрия-внука. Вспомним путаные объяснения послов Ивана III в Литве и при дворе бахчисарайского правителя. На наш взгляд, история с Дмитрием-внуком повторение случая с Андреем (Большим). После неожиданной смерти Ивана Ивановича, настороженно-подозрительное отношение Ивана Васильевича к оборотистому младшему брату перешло в чувство ненависти и страха. В 1492 году Андрей обманом выманен из Углича и по прибытию в Москву схвачен приставами Ивана III.

Неправедный арест всколыхнул русское общество. Митрополит Зосима, вспомнив о старом обычае печаловаться, попытался ходатайствовать за Андрея (Большого) и получил ответ :

«Жаль ми добре брата моего и не хосчу изгубити его, а на себе порока положити, а свободити не могу про то, что ниединою зло на мя замышлял и братию свободил, а потом каялся. И ныне паки начал зло замышляти и люди моя к себе притягати. Да то бы и ничто, а когда я умру, то ему доставати великое княжение. А внук мой, кому великим князем быти, и он, коли собою того не достанет, то смутит дети моя, и будут воеватися межи собою, и татара, пришед, видя в нестроении, будут землю Рускую губить, жечи, и пленить, и дань возложат паки, и кровь христианская будет литися, яко бе прежде. А что аз толико потрудися, и то будет все ни во что, и вы будите раби татаром».

Иван прямо и цинично объясняет – брат схвачен по государственным соображениям. De jure на Андрее Васильевиче нет вины. De facto он опасен. Несправедливый поступок 19 сентября 1492 года, что, в общем, признавал и сам Иван Васильевич – государственная необходимость.

Через десять лет, но в гораздо более трагической форме, ему пришлось повторить этот выбор. Государственная необходимость требовала заклания либо сына, либо внука. Двенадцать долгих лет размышлял Иван Васильевич, и, в конце концов, принес в жертву молодому государству Российскому – Дмитрия Ивановича. Виной тому – вдова Ивана Молодого, великая княгиня Елена и ересь жидовствующих. Конечно, они не единственная причина падения Дмитрия-внука. Но их роль недооценить невозможно. Иван выбирал агнца по одному признаку: кто принесет больше вреда образованному им Московскому государству? По зрелому размышлению, государь решил, что это Дмитрий Иванович. Слишком тесно связала себя Елена Стефановна с жидовствующими, слишком прямой была ассоциация Дмитрий-внук – еретики. И слишком опасны были их взгляды для молодой, неокрепшей Московской Руси. Даже не принимая во внимания обличений Иосифа Волоцкого, согласимся – жидовствующие отрицали монашество, как институт. Приди к власти Дмитрий Иванович – страну ждут революционные преобразования, и в первую очередь полная секуляризация и ликвидация монашеского ордена. В принципе, это не смертельно. Англия, в это же время выдержала подобную экзекуцию Генриха Тюдора. Но король начал свою реформу не в первый год царствования, прочно укрепившись на троне и т. д. Дмитрий такого шанса не имел.

Государь всея Руси Дмитрий Иванович это революция, которая, как известно, в России всегда гражданская война, смута. Великий князь Дмитрий Иванович – и смутное время случилось на сто лет раньше. Выдержала бы Русь первого, второго десятилетия XVI века ужасы начала века семнадцатого? Весьма сомнительно.

Итак, долгие тридцать лет по политическим соображениям Иван III относился к жидовствующим благосклонно. Мотивов тому было два: жидовствующие ослабляли Новгород и пытались внедрить в общественное сознание мысль о сакральном характере великокняжеской власти. По тем же политическим мотивам на рубеже веков Иван отказал еретикам в поддержке. Слишком опасной для страны была идеология и мировоззрение жидовствующих. Продолжать же курс «ни мира, ни войны, а штык в землю» мог сам Иван III, но никак не его преемник.

«Мавр сделал свое дело, мавр может уходить». Жидовствующие к началу XVI века сыграли свою роль и более не нужны московскому князю. Тем паче, что в пространстве появилась другая сила, вполне способная с успехом заменить жидовствующих, и к тому же не несшая с собой тех угроз, что ересь еврея Схарии.

Стригольники и жидовствующие на Руси January 21st, 2012

Мне всегда казалось что немогли Русы просто так "схавать" чуждую религию как есть, со всеми ее поповскими прибабахами и поборами... и не выдать собственный ее вариант... в конце концов люди грамотные, прочитать Писания и не заметить птуаницу и ту не соответствующую церкви и ее иерархии, не могли)
Вот грамотным(!) новгородцам да псковчанам и понадобилось на ЭТО около двухсот лет... не только заметить но и осознать и взрастить собственное от ношение к Писанию..."Недостойни суть пресвитери, по мзде поставляеми; недостойно от них причащатися, ни каятися, ни крещения от них приемати»... вот так то) но Константинополь конечно понимал, что самостоятельная паства Русов без церковной иерархии ему будет не подвласна...

Одной из самых древних и наиболее интересных в богословском отношении внецерковных групп на Руси можно считать стригольников — течение, возникшее в Пскове и Новгороде в конце XIV века. Дух вольнолюбивых городов с вечевым управлением, сопротивление новгородцев и псковичей княжеской власти вплоть до 70-х годов XV века создавали благоприятную обстановку для оппозиции церковному авторитаризму. Вместе с тем бурное развитие торговли и ремесла в Новгородской и Псковской республиках требовало распространения грамотности. И действительно, еще до нашествия татаро-монголов множество ремесленников оставляли надписи на своих изделиях, что свидетельствует о том, что грамота являлась достоянием не только знати, духовенства и купечества, но и простого народа. Таким образом, сложились благоприятные предпосылки для духовного просвещения народа в этих землях.

Поводом к появлению этого движения стала симония, или «поставление пастырей на мзде». Эти поборы назывались ставленными пошлинами, которые достигали довольно значительных размеров и взимались со времени Владимирского собора (1273 или 1274) официально с каждого поставляемого на служение, хоть и в ограниченных размерах. Против архиерейского стяжательства и сребролюбия началась серьезная борьба. Особенно активной она стала в XIV веке в среде низшего духовенства.

Судя по всему, псковские дьяконы Никита и Карп, двое из «трех развратников христианской веры», как сказано о них в новгородской летописи 1375 года, начали свои религиозные поиски именно с архиерейской критики корыстолюбия. Им стало ясно, что таинства, совершаемые недостойными людьми, недействительны: «Недостойни суть пресвитери, по мзде поставляеми; недостойно от них причащатися, ни каятися, ни крещения от них приемати».

Изучая Священное Писание, они вскоре увидели и другие отклонения официального церковного учения от Евангелия и начали проповедовать беспоповщину, то есть всеобщее священство, стали отрицать поклонение иконам, исполнение церковных обрядов, особенно молитв и поминовения усопших. По их мнению, церковные приносы и поздняя милостыня (после смерти) не способны искупить грехов, допущенных человеком при жизни. Есть убедительные аргументы в пользу того, что стригольники преподавали водное крещение взрослым и притом возрожденным людям (как они говорили, «роженна», то есть второй раз рожденным). Это видно также из того, что обряд посвящения, часть которого составляло водное крещение, включал в себя специфическую стрижку «на три перста под ухом» и, конечно, не мог совершаться над младенцами.

Стригольники противопоставляли иерархии проповедников, выбранных из своей среды, которые проповедовали покаяние и основывали свое учение на Священном Писании, а не на предании и отцах церкви.

Движение стригольников стало известно в Новгороде при архиепископе Моисее (1352-1358), который уже боролся с ними как с еретиками. Видимый знак посвящения (особая стрижка) свидетельствовал, что стригольники не скрывали своих убеждений и не составляли тайных обществ, а, наоборот, открыто исповедовали свою веру и демонстративно заявляли свой протест против официальной церковной иерархии. Для молитв они собирались по домам, а свои собрания проводили часто прямо на улицах.

Стригольники, как и почти все внецерковные группы Средневековья, вели благочестивую христианскую жизнь, не предаваясь крайностям аскетизма, но основываясь на Евангелии. Их проповедники хорошо знали Библию и богословскую литературу своего времени, за что имели прозвища «книжные». Епископ Стефан писал о стригольниках: «Аще бо бы не чисто житье их видели люди, то кто бы веровал ереси их. Или бы не от книжного Писания говорили, никто бы не послушал их». Таким образом, движение стригольников стало предтечей чистого евангельского пробуждения на Руси, во многом предвосхитившим его богословие.

С 1375 года против них начались гонения, и трое руководителей стригольников, в том числе дьяконы Никита и Карп, были утоплены в реке Волхов. Но отлучение от церкви и смертная казнь руководителей движения не помешали стригольникам распространять свое учение еще активнее. С 1380 по 1430 год новгородские иерархи постоянно занимались борьбой с этим течением. Они даже добились того, что Константинопольский патриарх дважды обращался с увещательной грамотой к стригольникам, а пермский епископ Стефан выступил против них в полемическом трактате «Мерило Праведное».

Митрополит Фотий (1408-1431) написал четыре довольно резких послания, в которых требовал в случае упорства сектантов «отженуть» их от церкви и предать в руки «мирским властям» на расправу. Начались аресты, заключения и телесные наказания. Между первым и четвертым посланием прошло 13 лет, но тон последнего не был смягчен, в нем еще настойчивее звучал призыв к публичным казням. После 1430 года о стригольниках нет никаких упоминаний. Очевидно, они были физически уничтожены или рассеяны по Руси и слились с жидовствующими и беспоповским толком старообрядчества.

Важно отметить, что движение стригольников носило совершенно самобытный русский характер и возникло на основе Священного Писания и критики официальной церкви. И хотя некоторые параллели с вальденсами и богомилами можно найти, в вероучении стригольников нет и следа гностицизма и манихейского дуализма, характерного для богомилов, но присутствует острая критика симонии и церковной иерархии, совершенно не характерная для вальденсов. Таким образом, Н.И. Костомаров прав, утверждая, что стригольники «положили начало на Руси самородному религиозному мудрствованию».

Дух критики церковных устоев, утвердившийся в новгородских и псковских землях после разгрома стригольников, породил новое движение — жидовствующих. О жидовствующих стало известно в правление митрополита Филиппа в 1470 году. Это движение началось с приезда в Новгород киевского князя Александра Олельковича, в свите которого были врачи-евреи, один из которых — Схария (Захария) в течение года имел беседы с малограмотными новгородскими священниками. В результате этих бесед многие новгородские иерархи стали подчеркивать преимущества Ветхого Завета над Новым, ссылаясь на слова Христа, что Он пришел не нарушить закон или пророков, но исполнить (Мф. 5.17). Постепенно под влиянием Ветхого Завета и иудаизма сформировалось их богословие.

Они стали учить, что учение о Троице противоречит представлениям о Едином Боге, что Христос — не Бог, а только великий пророк. Отрицалось иконопочитание как идолопоклонство. Все это перемешивалось каббалистическими и астрологическими представлениями, которые были в новинку для верующих и поражали рационализмом и даже агностицизмом.

Скоро слава о благочестивой жизни и мудрости двух главных руководителей жидовствующих в Новгороде — протопопов Алексия и Денисия достигла Москвы, и в 80-е годы XV века их обоих взяли на служение в престижные московские церкви. Это помогло распространить новое учение на очень могущественных и влиятельных людей, таких, как молдавская княжна Елена, архимандрит Зосима, ставший впоследствии митрополитом московским, и даже на самого великого князя Ивана III. Имея таких высокопоставленных покровителей, движение быстро распространилось и оставалось при этом тайным обществом, не разглашающим своих взглядов и организационной структуры. Эта конспирация помогла им сохраниться в период гонений и избежать наказаний.

Открылось это движение только в 1487 году типично по-русски, когда несколько жидовствующих священников, перебрав спиртного в трактире, при всем честном народе начали ломать иконы и глумиться над ними. Новгородский епископ Геннадий начал борьбу с ересью, но московское руководство не очень ее поощряло. Только собор 1490 года под давлением Иосифа Волоцкого вынес осуждение жидовствующим и предал некоторых из них пыткам и казням, а других — заключению. Окончательный разгром этого движения наступил только после смерти высоких покровителей и решения собора 1504-1505 годов. На этом соборе восторжествовало мнение Иосифа Волоцкого, который считал, что нельзя щадить даже раскаявшихся еретиков. После этого на них была произнесена анафема и часть жидовствующих были сожжены, а часть — сосланы в монастыри. Так, в 1504 году запылали первые костры инквизиции в России для «очищения» душ грешников от еретического «злобесия». До этого еретиков топили или казнили иными способами. Следует отметить, что практика преследования инакомыслия на Руси всегда была более жестокой, чем в Европе. Иосифляне учили: «Едино есть, молитвою и оружием убивати супротивляющаяся закону Христову».

После казней 1504 года остатки этого движения сохранялись в тайных кружках и проявлялись в форме вольнодумства, хотя некоторые считают, что это движение сохранилось до наших дней, например в лице жителей сельских районов Воронежской области, называвших себя «явреями» и переселившихся в Израиль в 70-80-х годах XX столетия.
http://www.moscowseminary.org/sannikov/strigolniki.htm

еще про ранних русов-христиан - стригольников:

Подобно богомилам, стригольники считали, что основой истинного христианства являются новозаветные писания и особенно четыре евангелия, которые они знали очень хорошо. Но почитание евангельского текста носило совершенно иной характер по сравнению "с тем почитанием книг, которое проповедовалось православной церковью" . Стригольники читали Евангелие не слепо и без рассуждения, а размышляли о нём, чтобы иметь возможность обосновать и убедительно подтвердить своё понимание. Подобный критический взгляд на "святые книги" считался опасным отклонением и свободомыслием.
http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B3%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%B8

Введение

Со второй половины XV в. в России наступает экономический переворот - появляется постоянный и с каждым десятилетием расширяющийся рынок для сбыта сельскохозяйственных продуктов, растут города и возникает русское бюргерское сословие. Церковь также преобразуется и со стороны организации, и со стороны идеологии, и со стороны отношений к государству. В течение второй половины 15 в. и в течение всего 16 в. на этой почве кипит ожесточенная социальная борьба, в которой церковные группы и деятели принимают оживленное участие. Кризис идеологии феодальной церкви сопровождается появлением еретических течений: он заканчивается соборами 16 в., которые наряду с организационными мерами предпринимают ряд мероприятий для борьбы с еретиками. Динамика этой эпохи запутана, т.к. в ходе событий постоянно сталкивались самые разные течения, церковные и мирские, давая неожиданные сочетания.

Стригольники и жидовствующие

Первые протестующие голоса против феодальной церковной организации стали появляться в конце 14 в. Начавшееся тогда еретическое движение в своей основе было городским, опиралось на молодое русское бюргерство, преимущественно на ремесленную его часть. Начавшись в Пскове, оно перекочевало в Тверь и Новгород, затем в Москву и, несмотрея на все меры, продолжало оставаться там в течение полутора веков, изменяя форму и содержание, но сохраняя тенденцию бороться с феодальной церковью.

Известно, что название было дано сообразно с ремеслом("стригаль сукна" - суконщик) одного из основателей секты. Исходный пункт ереси лежит в местных псковских церковных отношениях, с трудом уживавшихся рядом с феодальной организацией новгородской архиепископской кафедры. Из столкновения городской церкви с притязаниями феодального сеньера, которым был новгородский архиепископ, и появилась секта стригольников.

В начале 14 в. Псков стал независимым от Новгорода в политическом отношении, и стало заметно стремление псковичей добиться того же и в церковном отношении. Зависимость выражалась в праве новгородского епископа собирать пошлины с псковского духовенства и призывать псковских клириков к своему суду. Вскоре возник конфликт между епископом и псковичами, который разрешился компромиссом - Новгород ограничил взимание поборов. Однако это устраивало не всех. Тогда и появились стригольники, отвергнувшие существующую законность, которые "оклеветали весь вселенский собор". Основания для этого найти было нетрудно. Первое, самое главное заключалось в том, что патриархи, митрополиты и епископы "духопродавчествуют" - берут мзду за поставление клириков. Против этого новгородские оппоненты не сумели возразить, оправдываясь только тем, что такая плата существует везде и, следовательно, оне не запрещена канонами. Сделав такой вывод, стригольники признали, что если мзда берется везде, то нигде нельзя найти истинного священства; а т.к. истинной иерархии нет, то она и не нужна. Стригольники нашли в Священном писании, что апостол Павел повелел учить и простому человеку. И вот на место "учителей-пьяниц, которые ядят и пьют с пьяницами и взимают с них злато и серебро" еретики поставили сами себя учителями над народом - "творили себя головою будучи ногою, творили себя пастырями будучи овцами", как выражается один из их обличителей. И начались "страшные вещи": миряне судят священников и казнят их, "восхищают" сами на себя сан священства и совершают крещение. Характерной была позиция, которую еретики заняли по отношению к молитвам за умерших. Уже Карп-стригольник говорил, что "недостоит над умершими пети ни поминати, ни службу творити, ни приноса за мертвыми приносити к церкви". Неясно, на чем это было основано. Возможно, Карп считал неправильным учение о том, что человек может спастись молитвами других, не имея собственных заслуг. Наиболее крайние представители ереси шли еще дальше. Упоминались еретики, которые отрицают "евангельские и апостольские благовести" и общественный культ со всеми его принадлежностями. Это были уже попытки создать новую веру и новый культ; впрочем, столь крайнее движение было очень слабым.

Эти общие черты стригольнической ереси совершенно ясны по своему характеру: перед нами движение, носящее не аскетическо-дуалистический характер, а протестанстко-реформационный. Как лютеранство, так и стригольничество выступают против эксплуатации местной церкви со стороны чужого духовного сеньера, т.о. стригольничество приходит отсюда к отрицанию тех положений, которые являются для этого сеньера и его клира источником дохода, необходимости профессиональной иерархии, необходимости содержания клира, необходимости молитв за умерших. Таким образом, первым русским проявлением протестантизма следует считать именно стригольников, а не жидовствующих. Многогранное религиозное движение, известное под этим именем, возникло в последней четверти 15 в. и является особенно любопытным. По социальной основе оно было шире стригольничества и нестравненно более могучим. Неудивительно, что историки церкви занимались им особенно внимательно, но совершенно в нем запутались.

В лице жидовствующих мы имеем дело со сложным и широким явлением, сыгравшим немаловажную роль в событиях конца 15 - начала 16 века. Возникнув в Новгороде, ересь, по словам иосифа Волоцкого, проникла в Москву, ко двору самого князя, заразила самого митрополита Зосиму и перекинулась в заволжские монашеские скиты. Очевидно, что несмотря на уверения Иосифа, будто все еретики держались одних и тех же взглядов, дело было совсем не так, разнообразие социальной среды, захваченной ересью, должно было повлечь значительные оттенки в идеологии. Однако церковные историки пришли к самым противоположным выводам о сущности ереси. А.С. Архангельский пришел к выводу, что никакой ереси не было, а были только отдельные лица, высказывавшие критические мнения по поводу различных вопросов вероучения и церковного управления. На противоположном полюсе Е.Е. Голубинский, заявивший, что "ересь жидовствующих представляла из себя не что иное, как полное и настоящее иудейство, или жидовство, с полным отрицанием христианства". Между этими крайностями мнение Панова, который считает ересь жидовствующих непосредственным продолжением стригольничества, случайно испытавшим на себе влияние иудейства.

Для правильного суждения о ереси приходится оценить те источники, которые сообщают нам о ней. Имеются послания новгородского архиепископа Геннадия с отрывочными данными о еретиках; "Известие" митрополита Зосимы о соборе 1490 г. с обличением ереси и приговор этого собора по делу о еретиках; и сочинение Иосифа Волоцкого "Просветитель", целиком посвященное изобличению ереси. Последнее включает в себя 16 слов, изобличающих различные заблуждения еретиков, и в качестве предисловия дает "Сказание о новоявившейся ереси", представляющее из себя очерк ереси, где рассказывается, как ересь возникла в Новгороде, как из Новгорода проникла в Москву, и указываются поименно московские еретики. "Сказание" кончается рассказом о соборе 1490 г., а в 15 слове сообщаются сведения о соборе 1504 г. вставленные в книгу уже после ее выхода в свет.

Ценность двух первых источников не подлежит сомнению: они документально подтверждают существование ереси в Новгороде и дают возможность судить о характере этой ереси. Но к сообщениями "Просветителя" приходится относиться с большой осторожностью. В противоположность Геннадию, который имел лично дело с еретиками в Новгороде, Иосиф до 1503 г. находился в своем монастыре и писал о новгородских еретиках отчасти на основании сообщений Геннадия, отчасти на основании других слухов, которые до него доходили и притом передавал полученные сведения не только без всякой критической проверки, но и добавлял свои объяснения ереси. Именно в то время, как Геннадий, допуская некоторое иудейское влияние, считает, что ересь в Новгороде возникла главным образом под влиянием маркеллианской и массилианской ереси, Иосиф нашел ключ к ереси в слове "жид", и с его легкой руки и пошел неправильный термин "жидовствующие". В изложении идеологии еретиков Иосиф значительно расходится с приговором 1490 г, в котором нет и половины тех "ересей", о которых говорит Иосиф. Далее, московские еретики были политическими противниками Иосифа, т.к. стояли за секуляризацию церковных имуществ; поэтому при характеристике их Иосиф стремится прежде всего очернить их с моральной стороны, но про идеологию еретиков он может только сказать, что они "баснословия некая и звездозаконию учаху и по звездам смотрети и строити рождение и житие человеческое, а писание божественное презирати яко ничтоже суще и непотребно человеком". Поэтому сообщения "Просветителя" никоим образом нельзя класть в основу нашего суждения о ереси. Они могут иметь значение только после поверки другими источниками. Но для характеристики воззрений и методов осифлянской партии - сторонников Иосифа Волоцкого - "Просветитель" имеет, конечно, первостепенную ценность.

Первое, что мы должны отметить, заключается в пестроте социальной базы ереси. В Новгороде это сторонники московской партии, из мелких людей и клирошан; в Москве это, с одной стороны, приближенные князя, с другой стороны, гонимое им боярство. Другими словами, к ереси примыкали и тогдашние "левые", поскольку московский князь проводил политику борьбы с удельным феодализмом и северным городским партикуляризмом, а с другой стороны, и тогдашние "правые", поскольку боярство боролось за сохранение своих земель и привилегий. Противоречивость обычная, сплошь и рядом возникавшая во время переходных эпох. Поэтому мы поймем сущность ереси и ее причудливые извивы только в том случае, если будем постоянно оглядываться на социально-политическую борьбу эпохи и на ее острые моменты.

Появление ереси в Новгороде совпало с ожесточенной борьбой новгородских партий перед вторым походом Ивана III на Новгород. Эта борьба с самого начала была не чужда некоторых религиозных мотивов. Сокрушившая Псков и готовая сокрушить Новгород Москва казалась боярству и его религиозным идеологам антихристовым царством; когда падет Новгород, восторжествует Антихрист, и настанет кончина мира. Это ожидание находило себе поддержку в церковном документе: пасхалия была рассчитана только до 1492 года, который должен был соответствовать 7000 г. от сотворения мира. В одном сборнике 15 в. в конце пасхалии была сделана приписка, в которой говорилось "сие лето на конце явися в оньже чаем всемирное торжество пришествие твое". Такая же приписка повторяется в летописях 15 в. и ею оперируют в поучениях тогдашние иерархи.

Новгородская ересь появляется одновременно с оживлением эсхатологических чаяний. Иосиф приводит со слов Геннадия имена первых новгородских еретиков с обозначением их профессии: из 23 лиц 15 - священники, или крылошане, или сыновья священников, а остальные принадлежали к московской партии, состоявшей главным образом из черных людей, которые ожидали от соединения с Москвой дешевого хлеба. Если вспомнить, что новгородское белое духовенство было в подчинении у боярства и архиепископа, то будут ясны причины московских симпатий церковной части новгородских еретиков. Идеология еретиков также коренится в перипетиях партийной борьбы конца 15 в. и с одной стороны, развивает доктрину стригольников, поскольку последняя критиковала вероучение и обрядность феодальной церкви, с другой стороны, вооружается против эсхатологических ожиданий боярской партии, которые были приемом партийной борьбы, средством воздействия на суеверный черный люд. Доводы еретиков были обставлены таким ученым аппаратом, с которым представителям феодальной церкви, привыкшим к начетническому методу, бороться было трудно. Еретики воспользовались всеми теми источниками культурного просвещения, какие предоставляла широкая новгородская торговля, и не только знали такие библейские книги, как кн. Бытия, Царств, Притчи, Иисуса сына Сирахова, которые не были известны даже архиепископу Геннадию, но имели понятие о таких отцах церкви, как Дионисий Ареопагит, знали логику и познакомились со средневековой иудейской каббалой, астрономией и астрологией.

Москва была для боярской партии в Новгороде царством антихриста. Еретики, как представители московской партии, должны были опровергнуть это воззрение. Им был известен иудейский "Шестокрыл", книга, очень распространенная в то время между книжными людьми из среды городского духовенства; и из этого "Шестокрыла" еретики могли узнать, что по иудейскому счету со времени сотворения мира прошло почти на 750 лет меньше, чем по христианскому; а так как иудейский счет велся по оригиналу, по еврейской библии, а не по александрийскому переводу(в котором хронологические данные расходятся с еврейскими) и так как далее, после окончания библейских времен, иудеи вели счет по прежнему, библейскому способу, а официальная церковь пользовалась языческим юлианским календарем, то еретикам было ясно, какому летоисчислению надо было отдать предпочтение. А раз в 1492 г. будет не 7000, а только 6250 от сотворения мира, то все толки о втором пришествии не имеют под собой основания и Москва ничего антихристова в себе не содержит. Но, начав с критики эсхатологических представлений, еретики пошли дальше. Они перешли к критике новгородской феодальной церкви. По их мнению, эта церковь, которая противополагает себя московскому государству, на самом деле сама полна заблуждений и учит явным несообразностям. Церковь говорит, что надо поклоняться кресту и иконам, как божественным вещам, но "то суть дело рук человеческих, уста имут и глаголят; подобны будут вси надеющияся на ня" - и еретики не только не поклонялись кресту и иконам, но "хулили и ругались им", вырезали из просвир изображения креста и бросали их собакам и кошкам. За критикой иконопоклонничества следовала критика богочеловечества Иисуса Христа. Его еретики считали пророком, подобным Моисею, но не равным богу-отцу, находя, что немыслимо "богу на земле снити и родитися от девы яко человек"; бог един, а не троичен, ибо в рассказе о явлении бога Аврааму у дуба Мамвре ясно говорится, что тут были бог и два ангела, а не три лица троицы. Другими словами, еретики были строгие монотеисты, и отрицали все предметы культа, которые хотя бы косвенно напоминали о политеизме - иконы, мощи, кресты и т.п. Но учение Христа еретики не только не отвергали, но даже совершали евхаристию(обряд причащения), понимая ее, однако, в реформатском духе: хлеб - просто хлеб, вино - просто вино, это только символы, а не подлинные тело и кровь Христовы.

За критикой вероучения шла критика церковной организации. Мы не знаем, как относились еретики к высшей церковной иерархии, но следует предполагать, что они отвергали ее, по крайней мере, Геннадий обличает одного из еретиков, чернеца Захара, который не причащался сам и не причащал других на том основании, что не у кого причащаться, ибо все поставлены на "мзде" - старый стригольнический мотив. После этого можно поверить Иосифу, который уверяет, что еретики считали монашество противным евангельскому и апостольскому учению, ибо ни Иисус, ни апостолы не были монахами, и что даже более того - объясняли происхождение "образа иночества" кознями дьявола: основателю монашества Пахомию являлся вовсе не ангел, а бес в темной одежде, какую носят монахи, а не в светлой, как ангелы. Естественно, что еретики вслед за этим выражали сомнение в существовании загробной жизни и отвергали главную функцию молитвенников - молитвы за умерших: "А что то царствие небесное, а что то второе пришествие, а что то воскресение мертвых? Ничего такого нет, умер ин, то умер, по та место и был..."

Вполне понятно, что новгородские еретики при таких взглядах на феодальную церковь и на монашество легко приобрели "ослабу" и даже покровительство у московского князя. Покончив в 1478 г. с новгородской самостоятельностью, Иван III воочию доказал новгородскому боярству, и князям новгородской церкви, что они были по-своему правы, считая Москву царство антихриста. Главарей ереси, священников Алексея и Дениса, московский князь приблизил к себе и назначил к придворным храмам, а архиепископа Феофила, не желавшего примириться с московской властью, снял с кафедры и заточил в один из московских монастырей. Обезглавив новгородскую церковь, он подорвал и ее экономическую базу, переписав на "московского государя" сначала 10 владычных волостей и половину владений шести богатейших монастырей, а затем, в 1499-1500 гг. еще свыше половины владычных и монастырских имений. Несколько лет спустя он перевез в Москву и владычную казну. Такая же экспроприация постигла и сливки новгородского боярства. Новгородские сеньеры были сломлены; новгородская церковь стала частью московской волости - владыку стал назначать князь по соглашению с митрополитом, и первым делом московских "пастырей" было введение в Новгороде культа московских святых, митрополитов Петра, Алексея и Леонтия Ростовского. Антихрист торжествовал...

Таким образом, противоестественный на первый взгляд союз "благоверного" московского князя с "жидовствующими" еретиками находит себе вполне ясное объяснение: у союзников был один и тот же социальный враг. Но любопытный оборот дело получило в Москве, куда ересь перекинулась после падения Новгорода и где она получила новый вид связи с борьбой московских партий, разгоревшейся вокруг вопроса о монастырских землях.

Еретические священники Алексей и Денис, приставленные к придворным московским церквам, перенесли ересь в среду московского общества, где она, однако, стала распространяться среди лиц иного круга, чем в Новгороде.

Душою ее стал великокняжеский дьяк Федор Курицын, который был, по-видимому, просвещенным для своего времени человеком, отличался вольнодумство и любил повторять цитату из апокрифического Лаодикийского послания: "душа самовластна, заграда ей вера". Он устроил у себя салон, где собирались его единомышленники, но среди них мы не встречаем представителей бюргерства.

Напротив, в Москве к ереси примкнули представители той общественной группы, которая в Новгороде была ее провинцией - представители старого боярства. Надвигавшаяся угроза конфискации вотчин ставила под вопрос существование бояр. Грозе нужно было дать другое направление и боярство в борьбе за самосохранение решилось пойти на такую жертву, как загробный покой своих предков.

Антимонашеская идеология еретиков, которые денно и нощно твердили князю, что не пристало монахам владеть вотчинами, была боярам на руку, и видные их представители примкнули к ереси, заняв даже руководящее положение. В числе главарей ереси называют княгиню Елену, жену сына Ивана III от первого брака, Иоанна Молодого и таких крупных бояр, как князь Иван Юрьевич Патрикеев и Семен Иванович Ряполовский. Конечно, их интересовала не столько идеологическая, сколько практическая борьба, и они провели на престол митрополита Зосиму, который был горячим сторонником секуляризации монастырских владений.